Варианты Морозова. Стеклянная стена

— Иначе говоря, ты его сожрешь, а я тебе должен помочь?

— Дурачок ты, Миша. Да один ваш Новый год чего стоит?! Николаев не слепой. А тут и слепой увидит, что коллектив не терпит директора. Когда я рассказывал в ГлавНИИ про ваше представление...

— Ты был у нас как мой друг! — сказал Устинов.

— Николаев тоже приглашал меня, — уточнил Ковалевский. — К тому же я отвечаю за ваш Филиал.

— Мне жаль, что именно ты отвечаешь, — вздохнул Устинов. — Прошу тебя, оставь Николаева в покое. Через два года он сам уйдет на пенсию.

— Через два года? — с сомнением повторил Ковалевский. — Когда-то я подрался с преподавателем философии и получил по морде. А сейчас я должен буду сам себе дать по морде...

— Если тебе хочется, через два года можешь сделать меня директором.

— Но тебе это ни к чему.

— От власти мало радости.

— Редкий ты человек, — сказал Ковалевский. — Но, может, ты поймешь, что я должен выбрать: либо я получаю по морде, либо Николаев. Николаев не боец. Его нечего жалеть. Пусть уходит преподавать.

— Нельзя же быть слепым орудием Семиволокова!

— Семиволокова? — воскликнул Ковалевский. — Да это же легенда, будто Семиволоков не любит Николаева! Аппарат не любит Николаева, это правда. У Семиволокова совсем другие игры, чтобы ему всерьез заниматься вашим Павлушей. Есть законы аппаратной службы, я их выполняю.

— Это старая песня: я простой исполнитель. Я знаю о Николаеве в десять раз больше тебя. А последнее, что я узнал, в умелых руках вашего аппарата свалило бы его за одну минуту. И я скажу тебе об этом, чтобы ты не мог этим воспользоваться. — Устинов улыбнулся и подумал, что это поразительная мысль. — Но сначала ты дашь мне слово.

— Без слова не поверишь?

— Поверил бы, если бы различал, когда ты мой друг, а когда аппаратный работник.

— Тогда не говори, — посоветовал Ковалевский. — Так будет для нас лучше.

И они перестали обсуждать дела службы, заговорили об убранстве квартиры мебелью и о новой девушке Тараса.

Валентина не виделась с Алексеем с того вечера, когда она была в гостях у Ирмы, и, как обычно, не встречая его долгое время, никогда не думала о нем, как о самостоятельном человеке, а думала как о втором лице Ирмы. Она положила на полку перед задним стеклом пакет с синим Дашиным костюмом и сказала, что там вещи для Жени. Это была одна из деталей дружбы — передавать по наследству детскую одежду.

Она поглядела на оставшиеся за спиной зубцы темных сосен Серебряного бора и призналась, что будет скучать по этим местам.

— Да я тебя понимаю, — просто сказал он.

— Ты не знаешь, что с Ирмой? — спросил Алексей позже. — Мне кажется, она кого-то себе завела.

Валентина впервые об этом слышала. Его мягкие серые глаза смотрели укоризненно и застенчиво.

Валентина подумала, что подруга любит кокетничать и дразнить мужчин, но ведь такая уж у нее натура.

— Может, у нас период «черной оптики»? По себе знаю, как это бывает,

— Муж тебя просвещает, — заметил Алексей. — Если что-то знаешь, скажи.

— Что же вы не поделили? — спросила она с чувством странного превосходства над подругой.

— Она охладела ко мне, — ответил Алексей. — Еще я дал ей пощечину.

— Не надо этого делать, Алеша.

— Ничего. Она первая мне врезала. Аж в ушах загудело.

— Вы вчера подрались?

— Вчера. И она укатила к отцу. Мне надо было молчать, а я брякнул ей все, что думаю про ее отца.

Ирма, похоже, очутилась за стеклянной стеной. Но это еще слабенькая стена, ее можно разрушить. У всех все одинаково: муж по ночам работает, что-то пишет, подстегивая себя сигаретами и кофе, а жена ждет, читая скучный роман, и, не дождавшись, засыпает. Проходит ночь за ночью, и вот он вспоминает и будит ее, но она раздраженно отворачивается, потому что у нее тоже есть гордость. Разве у Валентины этого не было?

— Я тебе помогу, но в следующий раз ты ее потеряешь, — сказала она.

— А как? — Алексей с недоверчивой надеждой улыбнулся.

— Вытащи ее от отца. Отвези дочку к своим родителям. И представь, что у тебя медовый месяц. Но гляди, не вспоминай, что у тебя есть работа, твои срочные переводы... Есть одна Ирма.

Он кивнул и несколько минут молчал, занятый наблюдением за медленным маневром троллейбуса, перестраивавшегося в левый ряд.

— Ты рассуждаешь, как мужчина, — одобрительно сказал он.

— Наоборот, как женщина. А как вам помириться с отцом Василием — спросишь у Михаила.

— Да ну его!

— Кого?

— Сама знаешь, — весело ответил Алексей. — Василия.

— Развеселился! — И Валентина передразнила: — У Ирмы вправду кто-то есть.

— Конечно. Ты хочешь сказать — ее семья.

— И отец. Умный не споткнется дважды на одном и том же. Ты поговоришь с Михаилом? — напористо спросила она. — Или мне поговорить?

— Зачем ему чужие заботы? Не волнуйся, все будет хорошо.

Он отказывался. Неужели трудно лишний раз улыбнуться и простить брюзжание пожилых людей, у которых и нет другой защиты?

— Алеша, ты меня разочаровал, — с досадой сказала она. — Ты такой умный, сильный. И с кем ты соперничаещь, как с равным?

— Крепко же ты меня ухватила! — удивился он. — Покрепче Ирмы.

В его голосе слышались насмешливые упрямые нотки. По-видимому, ему уже надоело разговаривать о тесте.