Варшава в 1794 году (сборник)

– Воевода, – сказал он, – забудь же раз и вернись к нам… Мы спасём Польшу… помоги нам в этом. Просим тебя оба.

Воевода был взволнован, низко склонил голову, обе руки скрестил на груди.

– Сделаю, как приказываете, – сказал он коротко. – Сделаю, так помоги мне Бог. Я провинился, вы простили мой порыв, пусть Бог вам за это заплатит… Я ваш… ваш…

В голосе чувствовалось волнение. Он сложил пальцы двух рук в форме креста, вытянул их и, как знак креста, поцеловал, складывая на него клятву.

– Так помоги мне и спаси, Боже!

Король взял со стола стоящий крестик и, показывая на него, воскликнул возвышенным голосом:

– Винч, ты знаешь меня не с сегодняшнего дня! Я также клянусь простить тебя и в милости моей уверяю. С твоей головы не упадёт волоса. Ты спасёшь эту корону… С тобой я их преодолею, выгоню и кроваво запишу своё возвращение…

Казимир также живо подошёл и начал обнимать воеводу, который склонился ему до ног.

Когда таким образом соглашение было заключено, король, пользуясь временем, стал живо расспрашивать о силе крестоносцев, о дальнейших их намерениях, куда думали пойти: вернуться ли снова к Калишу? Воевода в немногих вещах мог объяснить королю – потому что знал только, на что смотрел, а, впрочем, немцы от него утаивали и молчали.

Между великополянами и немцами, хотя шли вместе, всё меньше было договорённости и согласия. Война, в которой они часто пытались защищать своих атакуемых и обижаемых братьев, всё больше раздражала с обеих сторон. Иногда должны были разделять лагерь, дабы не дошло до кровавых столкновений.

Горячей крови Наленчи часто возмущались, доставали меч, а немцы, уверенные в своей силе, напирали на них кучами, и должны были вмешиваться командиры; так их разнять было трудно.

Не один труп ночью с разбитой головой лёг потом и нашёлся утром под польскими или немецкими шатрами, так, что его днём стражи должны были выволакивать за ноги, чтобы никто не видел. Исчезали люди, а ненависть росла.

Маршал, согласно рассказам воеводы, всё меньше имел на него взглядов, принимал его холодно, никогда не приглашал, а когда являлся среди их пира, показывали ему, не скрывая, как он мало значил.

Сколько бы раз воевода не спрашивал о дальнейшем походе или хотел защитить свою землю, от него избавлялись насмешками и общими фразами. Ему ничего не доверяли и не слушались ни в чём.

Король слушал эти жалобы с великой радостью, видя из них, что великополяне в духе были приготовлены к отступлению от крестоносцев. Для этого был нужен только кивок.

Воевода, который той же ночью должен был вернуться в лагерь, собрался прощаться с королём и королевичем, не так, как их приветствовал, с опаской, но по-старому до колен их сгинаясь. Король обнял его, Казимир с улыбкой вытянул руки.

Вели его так к выходу.

– Не вырывайся сам, – добавил Локоток, – не выдавайся ни с чем, жди, пока я на них не ударю, а услышишь мои сурмы… Ты их знаешь, потому что тебя не раз на бой вызывали. Не играют они мягко, кричат, потому что к мести взывают! Маршалу кланяйся до последней минуты, чтобы те доверяли… Не будешь уже ждать долго, я верю в Бога – пусть Он тебя счастливо ведёт.

Воевода вышел из шатра, как пьяный, возродившийся, чувствуя себя очищенным – совсем другим, чем сюда входил.

Воздух для дыхания казался ему легче.

На шаг от порога его ждала неспокойная жена; он подошёл к ней и, обхватив руками, начал целовать, растроганный благодарностью.

– Бог платит! – шепнул он. – Я тебе этим обязан, верная моя, достойная Халка. Сталось, как ты вымолила у Бога, и хорошо сталось…

– Возвращаешься туда? – спросила воеводина, видя, что он хотел идти и глазами искал коня.

– Должен, немедленно, – сказал коротко воевода. – У меня есть панский приказ и я там больше необходим.

– А я? – несмело спросила жена.

Винч опустил руки – задумался.

– Нет, сейчас в наш лагерь взять тебя не могу. Домой возвращаться опасно… кто же знает, какой мести и кто для меня захочет искать? Ты должна тут остаться…

– В монастырь? – спросила Халка.

– Разве собаки уважают монастыри, – вырвалось у воеводы. – Нет, останься, где была, мы вскоре соединимся, король тебе опеку даст. Кто опекал тебя? – спросила он в конце.

– Многие для меня были помощью, – отвечала воеводина, – а самым лучшим приятелем – Флориан Шарый из Сурдуги, тот, что на родственнице моей женился.

– Шарый? Тот вроде бы ко мне в Поморье от Хебды был прислан. Так ли? Он не говорил о том?

– Так точно, он.

Воевода огляделся.

– Где же его искать? – спросил он.

Воеводина обернулась, чувствуя, что этот опекун должен быть недалеко, потому что он её с одним из Наленчей к мужу водил.

Действительно, Флориан стоял в нескольких шагах. Винч подошёл к нему, когда она на него указала.

– Отдаю вам в опеку жену, – отозвался он, вытягивая к нему руку. – Бог даст, когда-нибудь всё хорошо отблагодарю.

Флориан склонил голову, давая знать, что принимает то, что ему доверили.