Варшава в 1794 году (сборник)

Никош, что-то предчувствуя, хоть его Лелива отсылал прочь и избавиться хотел, стоял то у порога, то за дверями, поджидал, подслушивал; входил, не вызванный, и чутко прислушивался.

Знал он уже, что Далибор имел сына, и быстро понял, что приехал сюда ради него.

А тут про этого гостя и солгать было нельзя, так как старцы хорошо между собой знались и знали друг о друге.

Только на второй день вернулся Далибор в Сурдугу, а вскоре как-то приехал с сыном в Лелову, дабы показать его приятелю.

Флориан был не похожим на весёлую и охочую сверх меры молодёжь, которая прямо с отцовского двора к полкам присоединялась, ничего не зная, кроме молитвы Богородицы, точения копья и обхождения с конём.

Отец посылал его в епископскую школу Кракова, над чем другие смеялись, преследуя, что, пожалуй, ксендзем хотел его сделать. Между тем, в школе он не забыл коня и набрался великой степенности, сделался серьёзней и, когда, в свою очередь, начал служить рыцарем, солдата лучше него не было.

Он не был красавцем, но лицо имел не по годам серьёзное, милое, спокойное как у всех храбрых. Смело смотрел в глаза и давал в свои заглядывать, не щуря их. Хоть молодой, он подходил к старшим, а с ровесниками также умел жить. Каждому должен был понравиться, хоть о том слишком не старался.

Лелива также принял его почти как сына, а на протяжении всего дня, который тут пробыли, не спускал с него глаз. Вышла и Домна по отцовскому повелению и, уже догадываясь на что её звали, зарумянилась и очень встревожилась. Быстро, однако пробудилась, потому что молодой Флорек, скромный и тихий, не импульсивный – понравился девушке.

Итак, хотя друг с другом говорить почти не могли, пришли к согласию глазами.

Всё это ревнивый Никош видел и был приведён в ярость, но смолчал.

Молодому позволили приезжать в Лелову и уже шептали о свадьбе. Пробовал Никош что-то подшепнуть на Шарых, но ему это не удавалось. Запретил ему Лелива и приказал молчать.

Не дал предатель узнать по себе, что его гнев и злость охватили, но, подольстясь снова к старику, стёр свою вину ревностным служением.

Однажды, когда Флориан на коне один без слуг возвращался из Сурдуги и уже собирался на пароме переплыть реку, догнал его на дороге Никош. Они виделись раньше в лесу издалека… Заступил ему дорогу.

– Челом!

Флориан, увидев его, подумал, что он был послан за ним из усадьбы, и остановился.

Затем Никош, слезая с коня, приблизился к нему.

– У меня к вам личное дело, – отозвался он резко. – Послушайте немного.

Немногословный Шарый дал знак, что готов слушать.

– Я землевладелец и служил рыцарем, – начал Никош. – Два года я друг и слуга Леливы. Полюбил его дочку Домну, и она согласна. Я сюда первый заехал, нежели вы, а теперь хотите взять её у меня из-под носа… Этого я позволить не могу. Может, я бедней вас, но богатство прав не даёт. Не захотите мне девку уступить – силой буду защищать мои права.

Флориан взглянул на него, удивлённый, и после небольшого раздумья сказал:

– Я девки у вас не отбираю, но у отца о ней стараюсь, как подобает. К отцу идите с этим, не ко мне. В конце концов, если Домна меня не хочет, а вам благоприятствует, может это открыть… силой её не заберу.

– Вот в том-то и дело, что девушка стыдиться будет, отца боится, слова этого не скажет. Значит, я её и себя защищать должен.

Он ударил по мечу.

– Я маленький и не кажусь страшным, – прибавил он, – а поверьте мне, что более яростного человека, чем я, нет на свете.

– А я ни яростных людей, ни зверей не привык бояться, – воскликнул Флориан и толкнул коня, чтобы ехал, а Никош переступил ему дорогу.

– Поразмыслите, – прибавил он, – я готов поставить жизнь, а девку у себя вырвать не дам.

Флориан, не отвечая на это, только остро на него смотрел, стиснул уста и воскликнул приказывающе:

– С дороги!

Неизвестно, как это произошло, что грозный тот слуга, хоть побелел и затрясся, уступил, а Шарый, не глядя уже на него, ехал дальше на перевозку.

Прибыв в Сурдугу, он сразу всё как было рассказал отцу, больше всего налегая на то, что этот служка смел утверждать, якобы был с девушкой в договорённости.

Шарый не хотел этому верить, а Флориан также, который смотрел в этот день ей в глаза и в беседе с ней мог её лучше узнать, не подозревал о притворстве и лжи, потому что она явно была на его стороне.

На завтра сам Далибор спешил в Лелов с этим делом, потому что ему жаль было этой жены, найденной для сына.

Видно, Никош уже поджидал на дороге, что-то предчувствуя, потому что, когда Шарый прибыл и выбежали все перед отцом, и вызвали Домну, которая с плачем рассказала няньке, взывая на свидетельство, каким дерзким был этот бесчестный слуга; затем послали за ним людей, чтобы появился, но его уже нигде, ни на дворе, ни в околице не было и следа – только самый лучший конь из конюшни, его упряж и седло исчезли.

Таким образом, все думали, что на этом закончится безумие этого приблуды, который так хотел отблагодарить Леливу за приют. Успокоились – а двор, который доносчика не терпел, был рад, что от него избавился.