Варшавское восстание 1944 г. Движение Сопротивления в Польше 1939-1945 гг. Направления. Программы. Практика. Результаты. Часть 2

Миколайчик оставался на позициях меморандума. Но оказалось, что его формулировки Сталин помнил лучше Миколайчика. Польский премьер, излагая свой документ, путался в частностях, противоречил сам себе. Когда Молотов напомнил ему, о чем шла речь в Тегеране, о позиции Рузвельта, он совершенно стушевался. Его слушатели потеряли терпение. Особенно горячился Черчилль. Миколайчик не хотел понять, что главный вопрос —граница, «линия Керзона». Для него это раздел Польши. Сталин парировал: а вы за раздел украинских и белорусских земель.

Во всех репликах и высказываниях Черчилля сквозило стремление застолбить в Польше английское влияние и позиции польского правительства в эмиграции. Для Сталина вопрос о едином правительстве в Польше на этом заседании стоял на первом плане. Чтобы успокоить Черчилля и Миколайчика, Сталин повторил, что он не собирается устраивать в Европе большевистских революций. А дефект меморандума и, соответственно, выступления Миколайчика в том, что он игнорирует ПКНО, которому СССР передал управление освобожденными территориями Польши. У Комитета есть сила— армия. И второе: «Если поляки хотят иметь отношения с Советским Союзом, то без признания «линии Керзона”они этих отношений не установят». Равным образом их не будет, если не согласятся на реконструкцию правительства на основе соглашения с ПКНО. Это был ультиматум. Сталин признал, что в меморандуме есть и хорошее. Это схема отношений между СССР и Польшей после освобождения страны. Но эта схема представляет собой лишь часть общего вопроса, в котором основное значение имеют проблемы границы. Следующая проблема— угроза гражданской войны в Польше. Миколайчик же все говорил и говорил, что он не уполномочен решать и делать декларации относительно границ.

Черчилль прервал его и заявил: Миколайчик должен признать тот факт, что британское правительство поддерживает Советский Союз в отношении новой восточной границы. Что бы Миколайчик ни говорил, речь идет о будущности Европы, и его просят сделать храбрый жест, чтобы обеспечить мир во всей Европе. Советский премьер выражался не менее напористо, чем Черчилль: «Мы не торгуем украинскими землями, и вообще мы землями не торгуем. Он, тов. Сталин, не знает, о чем поляки („люблинские“ —В. П.) думают, но Львова они не получат». Сталин продолжил: Миколайчик на принимает в расчет, что в Красной армии за эти территории дерутся полтора миллиона украинцев и белорусов. Украина и Белоруссия пострадали больше Польши. А пан Миколайчик об этом не помнит, хотел бы эти земли захватить и этим доказывает, что он сам империалист. Черчилль прибавил, что поляки получат Данциг (Гданьск), Силезию и другие территории одинаковой ценности. Этим полностью компенсируются Полесские болота. Молотов пояснил: Польша на востоке от Буга, на западе —до линии Одера/Одры. Миколайчик уклонялся от принятия предложений КРН и ее условий создания единого польского правительства, которое признают три державы. Сталин также стоял на своем: демаркационная линия— это означает, что Советский Союз не имел бы постоянной государственной границы. Кроме того, в Польше и Советском Союзе разные экономические системы. Советское правительство не может иметь сегодня одну границу, а завтра— другую. «По мере продвижения Красной армии население восстанавливает колхозы и советскую власть. Если поставить под вопрос границу, то надо будет все снова переделать». При демаркации линии границы возможны локальные ее коррективы.

Заседание с участием делегации ПКНО и КРН (Б. Берут, Э. Осубка-Моравский, М. Роля-Жимерский) было, очевидно, необычным для Черчилля. Он, скорее всего, впервые на столь высоком переговорном уровне встретился не с рафинированными дипломатами, а с типографским наборщиком (профессия Берута) и кооперативным деятелем средней руки (Осубкой), правда, ста́тью не уступавшему высокородному аристократу, наподобие Идена —эталона мужского шарма своей эпохи. Черчилль сразу показал, что он стоит на стороне баррикады эмигрантского правительства: Британия вступила в войну, потому что Германия напала на Польшу, но «это было поводом». «Британское правительство, конечно, не может покинуть людей, с которыми сотрудничало пять лет». А он верен друзьям.