Вас ожидают, мистер Шерлок (СИ)

«Вот и всё. Между нами всё кончено безвозвратно. Хотя, после Шерлока какой, к черту, возврат? Вернуться к кому-либо после Шерлока невозможно. А к нему дороги закрыты — стоп, доктор Ватсон, стоп, вам не туда. Вам вообще никуда. Полное отсутствие личной жизни в ближайшие тридцать лет. А потом в каком-нибудь пансионате для ожидающих конечного пункта развалин я встречу симпатичную леди в изношенном парике, которая свяжет для меня шерстяные носки и хоть как-то скрасит уход».

*

Время шло, близилось Рождество. Нога болела по-прежнему, Джон припадал на неё всё заметнее, и это было не самым лучшим дополнением к его унылому образу. Одинок он был беспросветно, но при этом даже мысль о встрече с тем же Майком Стемфордом вызывала в нем бурный протест. Нет. Никаких душещипательных разговоров. Если уж и справляться с такого рода проблемой, то только самостоятельно, не опираясь на чьё-либо плечо. Да и что он может поведать добряку Майку? Что не устоял и смертельно влюбился в стихию, что разрушен ею до мельчайших обломков? Ну уж нет. Никаких слезных исповедей. Только один на один с поражением. Только один… Парение в пустоте имеет своеобразные преимущества — не допускает столкновения лбами.

Симптомы были довольно тревожными, Джон хорошо это понимал, но менять ничего не хотел, расширяя границы своей затянувшейся изоляции и получая извращенное удовольствие от собственной отверженности и ненужности. Всё — к черту. Всё и всех. И Майка — тоже. Желанным оставался только голосок миссис Хадсон.

Но миссис Хадсон звонила всё реже, а голосок её становился всё холоднее, по льдистости приближаясь к затянувшемуся минусу за окном…

В сочельник Джона потряхивало, начиная с утра. Телефон превратился в источник настоящих мучений, обострив нервозность и раздражительность до тихого бешенства. Каждый из немногочисленных вызовов хотелось немедленно сбросить, потому что всё это было не то и не от того. К вечеру его уже крупно трясло — главный звонок так и не прозвучал, и даже (даже!) добрейшая миссис Хадсон как будто забыла о своем недавнем жильце. Самому же позвонить мешал острейший из всех испытанных им когда-либо страхов: вот он звонит бывшему соседу по Бейкер-стрит — дружески поздравить с приближающимся Рождеством. И что же слышит в ответ? Рассеянное «алло», фоном звучащий гогот Дэвида-Стивена-или-кого-там-ещё, в который органично вплетаются хрустальные переливы (не плакать же ей в такой замечательный вечер) счастливой домовладелицы, звон посуды и тихую рождественскую мелодию как подтверждение того, что в этом доме, у этих людей всё так, как и должно быть. И совершенно не так, как у Джона Ватсона, который пялится на свой телефон как на Библию, и ждет, ждет Откровения, которого нет и не может быть.

НУ И НЕ НАДО.

Напился он очень жестоко, впервые в жизни отключившись прямо на голом полу, где так и проспал до утра, свернувшись калачиком и крепко прижимая к груди искусственную хвойную веточку, увитую серебряной мишурой.

Звонок раздался, едва забрезжил рассвет, и напуганный до смерти Джон подскочил, бессмысленно озираясь и тщетно пытаясь сообразить, почему валяется на полу, уткнувшись носом в металлическую ножку дивана, что вообще происходит, и даже похмелья, неизбежного после столь разнузданных возлияний, не сразу почувствовал.

Первой трезвой мыслью была мысль о несчастье, и под ложечкой заныло так обморочно, что Джон застонал. — Говорите, — еле выдавил он и только потом запоздало взглянул на экран телефона — кто это?

Такого обилия желчи в обычно милом, полном симпатии и сочувствия голосе Джон не мог даже вообразить. — Веселого Рождества, милый мой доктор.

— Миссис Хадсон?

— Рада, что вы меня ещё узнаете.

— Миссис Хадсон…

— Не кричите, пожалуйста.

Сердце расслабленно торкнулось — сердится. Значит, все живы-здоровы.

— Простите. (Но я не кричу, я едва языком ворочаю, между прочим). Вы в порядке?

— О, да. В полном порядке. У нас катастрофа.

Катастрофа?! Господи боже, всё-таки что-то случилось! Пот мгновенно заструился по позвоночнику, широкими пятнами растекся в подмышках, обильно смочил всклокоченные вихры, и Джон залепетал, стараясь придать голосу внятность и врачебную строгость: — Спокойно. Миссис Хадсон, прошу вас, спокойно. Выпейте воды, глубоко подышите…

Домовладелица презрительно фыркнула: — Я уже пью. Чай. С кусочком рождественского пирога, который вчера неизвестно, для кого испекла. И я совершенно спокойна, доктор. Похоже, это вам следует подышать, а заодно промочить горло — что вы там сипите, никак не могу разобрать?

— Да-да. — Джон поднялся, слепо шаря вокруг себя, и двинулся в кухню, плохо ориентируясь в утреннем полумраке и ненавидя себя за вчерашнее пьянство. — Вчера я немного… устал. — Стакан холодной воды способен творить чудеса — мысль заработала четче. — Вы сказали о катастрофе. Что вы имели в виду?

— Часа полтора назад он… — Было слышно, как миссис Хадсон отпивает из чашки. — Он… — Потом она последовала совету и принялась глубоко и мерно дышать (как видно, из вредности). И наконец сказала: — Он выбросил из окна все свои ужасы.