Ваша честь [litres]

Девушка растерянно взглянула на отца, и тот одними губами беззвучно произнес: «Беетхооооовеееен». Девушка сосредоточилась, в то время как ее родитель использовал все свое обаяние, чтобы завоевать расположение маркиза:

– Достопочтенный маркиз, Клара сейчас исполнит сонату Бетховена.

– Эка. Отчего ж не Гайдна?

– Дело в том, что… Она сочла бы за счастье продемонстрировать вам все свое искусство на примере других композиторов: Бетховена, Сальери, Висенте Мартин-и-Солера…[223]

– А-а-а. Ну, давайте, давайте.

Он желал одного: слушать музыку. Он желал одного: чем-нибудь занять тоскливейшие вечера. А было это для маркиза худшей пыткой: чувствовать, как томительно медленно течет время. Будучи человеком нетерпеливым, он отдал бы свое состо… половину своего состояния, чтобы немедленно добраться до конца своей жизни; но не потому, чтобы он желал умереть; этого ему совершенно не хотелось; для одного того только, чтобы двигаться побыстрее. Поэтому он был благодарен, хоть и не показывал вида, всем тем визитерам, которые отвлекали его внимание от часовой стрелки. А когда, как в тот вечер, собирались у него в доме люди такие разные, как эти Фойши, неизвестно откуда взявшиеся, вместе с доном Рафелем Массо или виконтом де Рокабруной, он развлекался, выставляя их на посмешище друг перед другом.

Клара де Фойша исполнила юношескую, быструю и радостную сонату Бетховена, без сомнения написанную под влиянием Моцарта. «А ведь девчонка хорошо играет. Главная ее проблема, – думал маркиз, – в том, что она девчонка; нереально себе представить, как она будет скитаться по свету из одного концертного зала в другой. Но играет она очень даже прилично».

– Позвольте предложить вам одну вещь, любезный Фойша.

Жауме Фойша, безропотный, раскрасневшийся и полный радужных надежд, поклонился:

– С превеликим удовольствием, сеньор маркиз.

– Не соблаговолите ли вы принять мое приглашение на праздник окончания года и окончания века?

Супруги Фойша переглянулись, внезапно растроганные; они даже представить себе не могли, что когда-либо удостоятся такой чести.

– Я… сеньор маркиз… Мы с супругой…

– При условии, что ваша дочь нам что-нибудь исполнит.

– Можете на это рассчитывать. – Еще поклон: теперь поклонились все трое, муж, жена и дочка. – Сочтем это за честь.

Дон Рафель поближе присмотрелся к этим Фойшам, ловко добившимся того, чтобы затесаться к маркизу на праздник. Вслух он ничего не сказал, из вежливости, но позволил себе прийти к заключению, что изящества в них нет никакого, одеться, как положено, они не сумеют, и говорить с ними будет не о чем. Он-то, уж без сомнения, всеми силами постарается этого избежать, если столкнется с ними в углу зала на празднике. Все пьесы были сыграны. Бетховен имел значительный успех, и, когда внимание присутствующих переключилось от фортепьяно к разговору, маркиз обратился к дону Рафелю. По своему обыкновению, с каверзным вопросом.

– Как же… – смущенно ответствовал Массо. – Я… как вам сказать… Да, разумеется, дон Жасинт Далмасес – выдающийся астроном. Без сомнения, так оно и есть.

– Однако до моих ушей дошло, что вы с ним не согласны во многих вопросах касательно звездного неба…

– Ну же, ну же… – Дон Рафель был в восторге оттого, что ему отводят такую важную роль. – Я… я-то ведь всего лишь дилетант. Я работаю скрупулезно, но не посвящаю астрономии достаточное количество времени…

Краем глаза он проверил, какое впечатление производят его слова на юную Фойшу, которая была откровенно хороша собой. Отличная задница, вычислил он уже некоторое время назад. Отличная задница, хоть она и молоденькая еще.

– Вы отрицаете, что Альдебаран – двойная звезда.

– Ставлю на карту всю свою скромную репутацию астронома.

Как он умел блистать, когда хотел! Теперь, загнав треклятого Перрамона в могилу, он мог заняться светской жизнью. Теперь он мог спокойно и умно подвести мосты к губернатору, чтобы тот стал относиться к нему иначе. Теперь он мог… чем черт не шутит, снова так все подстроить, чтобы Гайетана…

– Как вы сказали, господин маркиз?

– Я говорю, что если вы ставите на карту свою репутацию, значит вы в этом полностью уверены.

– Разумеется, господин маркиз. Дон Жасинт обосновывает свое представление об Альдебаране как о двойной звезде тем, что в процессе наблюдений он обнаружил изменения в его яркости, – его честь высокопарно поднял палец вверх, – которые он наблюдал всего лишь раз. Всего лишь раз! Однако он признает, что не смог его расщепить при помощи телескопа. Уверяю вас, господин маркиз, Альдебаран не расщепляется потому, что он – одинокое солнце. А я провел немало ночей, наблюдая за ним!