Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

“Автор рассматривает факты, стоя на одной плоскости с ними; конечно, это тоже “позиция”, но и материал, и автор выиграли бы, если бы автор поставил перед собою вопрос: “Зачем он пишет? Какую правду утверждает? Торжества какой правды хочет?”».

Далее следует личное мнение Липкина. Сформулированное даже с иронией: «Не странно ли, что Горький, обладавший крупным дарованием, а художественный дар всегда рождается от правды, мог предполагать, что правд имеется несколько. А ведь когда-то, осуждаемый Лениным, сам искал Бога – единственную правду…».

В общем, осудил. Но рассмотрение вопроса о так называемом богоискательстве не входит в нашу задачу. Применительно же к ней стоит отметить: цитируется горьковское письмо 1932 года, опубликованное в тридцатом томе собрания сочинений. Цитата точная. А источник – не указан. Благодаря чему у читавших мемуары создается впечатление, что Липкин услышал горьковский отзыв от Гроссмана.

На самом деле – прочел, а не услышал. Впрочем, такое в мемуаристике обычно. За услышанное часто выдается прочитанное либо придуманное. Данный случай тоже не было б нужды анализировать, если бы не ряд весьма интересных обстоятельств. Связанных именно с рассуждением Липкина о «правдах» – «нескольких» или «единственной».

Прежде всего, отметим, что «Глюкауф» сам Гроссман оценивал весьма критически. В послевоенные годы не переиздавал, хотя возможностей хватало. Липкин же дебютную повесть назвал «превосходной». Такая оценка противопоставлена «недовольству» Горького.

Согласно Липкину, «недовольство» вызвано тем, что в дебютной гроссмановской повести жизнь шахтеров правдиво изображена как «тяжелая» и «полная опасностей при плохой системе охраны труда». Неважно, читал ли мемуарист «Глюкауф». Существенно, что уж горьковское письмо точно прочел, а там совсем другие претензии сформулированы. Речь идет о шахтерском пьянстве, драках и т. д.

Получается, что Липкин жертвовал одной «правдой» ради утверждения другой. А Горького упрекал за то же самое.

Весьма интересна и другая «правда». С необходимостью из рассуждений Липкина следует: Горький лишь раскритиковал Гроссмана и в издании «повести» никакой помощи не оказал.

Но о том, что «Глюкауф» опубликован в альманахе «Год XVII» сказано там же, где Липкин нашел письмо, которое цитировал. В тридцатом томе собрания сочинений Горького.

Допустим, однако, невероятное. Липкин, прочтя горьковское письмо, не читал примечания, альманах в свое время не заметил и даже от Гроссмана о былом его покровителе не слышал ни разу. Ну, вдруг так совпало.

Все равно мемуарист не мог остаться в неведении. Многие писавшие о Гроссмане, включая Бочарова, упомянтого Липкиным, акцентировали, что Горький помогал Гроссману. Рассказ его заметил, в гости пригласил, ободрял, наставлял, опубликовал «Глюкауф». Общее место. Даже в справочных изданиях сказано про горьковскую «поддержку».

Однако в мемуарах Липкина нет сведений о помощи Горького. Это не случайность, а знаковое отсутствие. Функциональное. С точки зрения функциональности – сходное с рассмотренными выше утверждениями мемуариста, что Гроссман знал на идиш лишь «с десяток слов» и еврейской культурой вообще не интересовался.

В первом случае Липкин пытался доказывать, что автор романа «Жизнь и судьба» – именно русский писатель. И обосновывал вполне очевидное посредством абсурдных ссылок на заведомо спорное.

Ну а во втором случае Липкин пытался доказывать, что автор романа «Жизнь и судьба» не был никогда именно советским писателем. Речь идет о таком истолковании этого понятия, которое подразумевает сервильность, писательскую готовность безоговорочно выполнить требования идеологической цензуры. Вот почему сведения о покровительстве Горького оказались лишними. Зато нужной стала история про его «недовольство».

Общепризнанным считалось, что Горький в 1930-е годы – образцово советский писатель. Гроссман же, согласно Липкину, совсем иной. Такому не должен был покровительствовать сановник от литературы. Вероятность помощи концептуально исключалась.

Но реальность противоречила концепции. И решение было найдено: мемуарист «редактировал» источники, не вступая непосредственно в спор с ними и даже не ссылаясь.

Получилось, что Горький, как положено сановнику от литературы, раскритиковал Гроссмана. Дал буквально уничтожающий отзыв. Это и подтверждено вовремя оборванной цитатой. А про все остальное – просто нет сведений.

Горький на роль покровителя не годился. И функцию покровителя передал Липкин «перевальцам». Они идеально подходили.

Базовая установка «Перевала» – искренность, что мемуаристом отмечено. И почти все «перевальцы» арестованы в 1937 году, осуждены, расстреляны, а почти двадцать лет спустя признаны невиновными. Следовательно, едва ли не мученики, чья помощь не компрометировала писателя-нонконформиста.