Вассал и господин

– Если Ваше Высокопреосвященство думает подарить их головорезу, то я напомню, что за этот доспех мы заплатили мастеру шестьсот золотых эгемских крон.

– Безумная расточительность, – вздохнул епископ, – шестьсот крон, а надевал я его всего один раз, шесть лет назад, когда еретики стояли под стенами Ланна. Теперь я в него не влезу даже.

– Может, это исправить, нам нужно найти мастера и попросить расширить кирасу.

– Расширить придется все, – неожиданно зло сказал архиепископ. – А что ты прикажешь делать с моими ногами? Может, найдешь мастера, чтобы и их исправить? – Викарий благоразумно не стал развивать эту тему, только поклонился. – И продать его не удастся за хорошую цену, – продолжал курфюрст. – Так что подарим доспех головорезу. Какие цвета его герба?

– Лазурь с серебром, и черный ворон с факелом в когтях, – без запинки вспомнил канцлер.

– Вели найти шелка в моих кладовых: лазурь и серебро. Когда он явится за ответом?

– Завтра, монсеньор.

– Пусть к его приходу приготовят фальтрок в его цветах, который можно будет носить поверх доспеха. И новый штандарт с его гербом. А на штандарте пусть поместят крест, он ведь у нас еще и хранитель веры, кажется.

– Именно так, я распоряжусь немедля. – Викарий снова поклонился.

– Перстень присмотри какой-нибудь в кладовой, да не очень дешевый выбери, – продолжал архиепископ. – Попробую уговорить его завтра.

– Я все сделаю, монсеньор, – пообещал канцлер и пошел выполнять распоряжения.

* * *

Аббата отца Иллариона в монастыре не было, наверное, отбыл по своим казначейским делам. А вот брата Семиона Волков отыскал, и тот был рад кавалеру неимоверно. Полез обниматься. Хоть Волков не разделял такой радости, но отстраняться не стал. И сказал после того, как монах уже успокоился и готов был слушать:

– Засиделся ты тут, я смотрю, салом оброс на монашеских харчах.

– А что, дело есть для меня? – сразу догадался брат Семион.

– Есть, епископ Маленский хочет тебя возвести на приход.

– Где? – обрадовался монах.

– В Эшбахте. У меня в поместье.

– А велик ваш Эшбахт? – спросил брат Семион.

– Глазом не обвесть, – отвечал ему Волков, усмехаясь.

– А где?

– В земле Ребенрее, в графстве Мален.

– И какова там церковь? Новая, старая? – Монах хотел знать буквально всё.

– Церкви там нет, строить будешь.

– Строить? – Глаза монаха загорелись. – Сам?

– Не сам, рабочих наймешь. – Волков уже едва сдерживался от смеха, видя, как от алчности вращаются глаза брата Семиона. Как в голове его рождаются планы.

– А деньги на это богоугодное дело есть? – уточнил монах.

– Есть, четыреста монет. Да только забудь про них, я сам буду платить за все. – И не дожидаясь ответа разочарованного монаха, продолжил: – Ты лучше расскажи, как тут все без меня было. Как Роха?

– Ну, – начал брат Семион, – Роха с кузнецом сдружился, тот вам оружие делает, а Роха с ним пьет. Те деньги, что вы мне оставили, так почитай все ваш Роха и забрал, говорил, что на кузню. То железа купить, то угля, то еще чего. У меня все его расписки сохранились, вам покажу. А еще Брунхильда приходила, брала пару раз, но не мелочилась. Последний раз, так три талера, говорила, что к вам поедет. Расписки от нее тоже имеются.

– А Агнес?

– Госпожу Агнес как вы уехали, так я, кажется, и не видал. За деньгами она точно не приходила.

Волков, пока монах болтал обо всем другом, об этом стал думать, не мог он понять, откуда у девушки деньга заводилась. Может и вправду зельями да снадобьями стала торговать. А монах ему рассказывал всякие сплетни, что доходили до него от дворца архиепископа или из города. Но то все были пустые новости, неинтересные. А монах говорил, пока кавалер его не прервал:

– Ладно, с аббатом попрощайся и ко мне в дом ступай. Как канцлер меня отпустит, так назад, в Эшбахт поедем.

– Не терпится уже, – отвечал брат Семион.

– А Роха где обычно бывает?

– Либо у кузни вашей с кузнецом, либо дома, на кабаки у него денег давно уже нет.

Раньше коридор между заборов, что вел к его кузнеце, был завален всякой дрянью и гнилью, а теперь весь до середины заборов оказался засыпан золой. Так что ехали они по совсем узкой тропинке. Кавалер думал, что услышит молотки кузнечные, но стояла тишина, и никто не встретил их за воротами.

– Никого, что ли? – оглядывался Максимилиан.

– Вон, бродит одна, – сказал Сыч, спрыгивая с лошади.

Волков увидал у стены молоденькую бабенку, она, видно, по нужде ходила и не ждала тут гостей, была в нижней рубахе, голова ее оказалась не покрыта, а руки голы. Заметив нежданных гостей, она заголосила:

– Яков, Яков, тут люди какие-то!

Кузнец Яков Рудермаер, высокий, раздетый по пояс, тут же появился на пороге кузни с молотком на длинной рукояти. Но узнал Волкова и стал кланяться. Баба это увидела, побежала в хибары одеваться.

– Здравы будьте, господин, – сказал кузнец и тоже вынес рубаху из кузницы.

– Здравствуй, Яков, – отвечал кавалер. – Я смотрю, золы вокруг много, вижу, что без дела ты не сидел.

– Уж не волнуйтесь, пока уголь был, не сидел, – заверил его кузнец. – А как деньги кончились, так уже две недели бездельничаю.

– Сделал мне мушкетов?