Вассал и господин

Волков теперь рано не вставал. Валялся в перинах и ждал, когда Брунхильда придет звать его к столу. А Яков, слуга, уже приготовив к тому времени воду и чистую одежду, тоже ждал. И жизнь такая стала нравиться Волкову все больше. А чего еще желать человеку? Земля у него есть, женщина красивая есть, крыша над головой имеется, мужички вокруг суется. Даже хлеб растет, какой-никакой, коровы доятся. Так и старость можно встречать.

Наверное, уже месяц прошел, как Брунхильда приехала, и тут днем, чуть после обеда, пришел слуга Яков и сказал:

– Господин, там с юга какой-то господин не наш едет, и военный при нем.

Кто это мог быть? Волков вышел из-за стола и отправился на улицу смотреть, кто это там пожаловал. Жарко было, пошел он по-простому, в рубахе, даже меча не взял.

Господин был так тучен, что на коня, наверное, влезть не мог, ехал он на несчастном осле. А за ним солдат со знаменем, которого Волков не знал. На штандарте том на белом поле был красный муж с алебардой. Кавалер сложил руки на груди и ждал, пока эти люди подъедут к нему.

Толстяк приблизился, камзол его был заляпан, волосы жирны, а на берете красовалось обглоданное кем-то перо. Был гость неприятен, жирные щеки его зарастали клочковатой щетиной. И как только кавалер рассмотрел его, так сразу понял по спесивой нижней губе, что прибыл тот не с добром.

Пока толстяк слезал с несчастного осла, знаменосец выехал вперед и громко объявил:

– Советник славного города Рюмикон, помощник судьи города Рюмикон и глава Линхаймской коммуны лесорубов и сплавщиков леса, секретарь купеческой гильдии леса и угля кантона Бреген, господин Вальдсдорф.

Господин Вальдсдорф слез, наконец, с осла, отдал повод своему спутнику и, вытирая потные руки о свой замызганный колет, пошел к Волкову. Тот так и стоял со скрещенными на груди руками, гадая, зачем этот чиновник пожаловал.

– Вы ли хозяин Эшбахта? – обратился толстяк к нему без поклона. И даже берета не сняв.

– Да, – отвечал кавалер. – Что вам угодно?

– Мне и кантону Бреген, а также Линхаймской коммуне лесорубов угодно, чтобы восстановилась справедливость.

– Что за справедливость, о чем вы? – сухо спросил Волков.

– Наши люди сообщили, что вы на той неделе начали рубить лес, что есть на вашем берегу, но который принадлежит Линнхамской коммуне лесорубов. И рубили вы этот лес почти две недели бесправно.

Да, Рене и Бертье со своими людьми рубили лес и волоком таскали бревна от самой южной части его земли сюда, в Эшбахт. Часть они забрали себе, честь отдали Брюнхвальду на дом и сыроварню, а двенадцать бревен завезли Волкову. Он настрого наказал офицерам рубить только сто самых северных деревьев. И был уверен, что они не ошиблись и не обсчитались, поэтому произнес:

– Имперский землемер Куртц сказал мне, что сто деревьев растут на моей земле. А остальные я велел не трогать.

– Мне не ведомо, что вам говорил этот имперский землемер, – высокомерно начал Вильдсдорф, – только говорю я вам, что пятьдесят две сосны люди ваши срубили бесправно. То засвидетельствовал наш лесник Петерс. Коли вам будет угодно, можете проследовать к лесу и посчитать пни тех деревьев. Те, что помечены краской, порублены бесправно. – Волков не знал что и сказать, он только хмурился да злился. Хотя и злился не зная на кого: то ли на землемера, то ли на офицеров, то ли на этих чинуш из кантона, то ли на себя, дурака. А чиновник продолжал: – Пятьдесят два хлыста строевого леса будут стоить вам двадцать талеров девяносто шесть крейцеров.

– Уж не рехнулись ли вы? – только и смог выговорить Волков.

А чиновник даже и не заметил грубости такой, спокойно продолжал:

– По закону кантона Бреген всякого, кто вздумает лес рубить беззаконно, надлежит штрафовать втрое от ущерба, что нанес он. И того с вас будет семьдесят четыре талера и восемьдесят восемь крейцеров.

– Семьдесят пять талеров? – переспросил кавалер и даже поморщился от несусветности требований.

– Именно, но без двенадцати крейцеров.

– Да ты пьян, видно? – сурово спросил Волков.

– Отчего же, – усмехался толстяк, – со вчерашнего пива не пил.

– Ладно, дам вам пятнадцать талеров за ваш лес, да и то нужно проверить еще, не врете ли вы, ваш ли я лес порубил или свой, – нехотя говорил кавалер.

– Так для этого вам следует лесника нашего позвать, он вам все покажет. Но пятнадцатью талерами вы не откупитесь, не и думайте даже, – с ухмылкой отвечал Вильдсдорф.

– Нет? – переспросил кавалер.

– Нет, – ухмылялся толстяк.

И Волков понял по тону его, что артачится он неспроста.

– А отчего же так немилосердны вы? – спросил он толстяка.

– А от грубости вашей, – отвечал тот без тени улыбки и даже как бы с угрозой в голосе.

– Что? От какой еще грубости?

– А той грубости, с какой вы рыбаков наших гнали с земли вашей.

Вот теперь все становилось на свои места.

– Ах, вот вы о чем! – понял Волков. – Про воров своих вспомнили.

– Не про воров, а про грубость вашу, что к людям уважаемым была допущена. – Теперь чиновник опять улыбался, высокомерно и торжествующе.

– Сначала я их миром просил уйти, так бахвалились, задирались, не пошли. Лишь потом я их проводил как гостей непрошеных.