Вассал и господин

– Экселенц! – возмутился Сыч. Но кавалер уже доставал из кошеля деньги, кинул на стол три монеты. Сыч оскалился, довольный, сгреб деньги и стал вылезать из-за стола. – Спасибо, экселенц.

– Иди уже, помойся, – отмахнулся Волков, – а то госпожа Брунхильда морщится от тебя.

– Обязательно, экселенц, лишь бы госпоже Брунхильде угодить.

Он, кажется, первый раз назвал ее «госпожой». И Брунхильда это отметила. Загордилась. Вот теперь и Сыч ее госпожой признавал, оставался еще Ёган.

Она уже освоилась в доме, уже все слуги, и Яков и Мария, слушали ее больше, чем самого Волкова. За мелкую монету стала она звать местных баб чистить дом, скоблить стены, потолок от сажи. Дом совсем уже не походил на тот огромный и крепкий сарай, которым был поначалу. Он стал теплым и пах хорошей едой. И все вокруг, даже господа офицеры, беспрекословно выполняли ее просьбы. Она во все лезла, что касалось хозяйства, и во всем разбиралась. Ежедневно принимала молоко от местных баб, собирала сама яйца, следила, как Мария замешивает хлеб, и все, все прочее делала. А еще она стала читать. Еще в Ланне монах выучил ее читать на языке пращуров, она и увлеклась, теперь могла и любую молитву из Писания прочесть и перевести, не дура авось. Баб местных собирала, читала им из книги и детей привечала то хлебом белым, то каплей меда. Они часто во дворе дома крутились. И звали ее не иначе как «милая госпожа». Быстро стали ее любить тут все.

И чем тогда она не госпожа? Госпожа. Кто же в том усомнится, когда помимо всего Брунхильда каждую ночь ложилась с господином в кровать. Только вот пока не венчаная, а так настоящая госпожа. И Волкова не удивило, когда однажды пришли мужики, и не к нему пришли, а к ней, как к заступнице, и стали говорить с Брунхильдой о делах, что ее не касались.

– Вы уж вступитесь за нас, госпожа, – невесело бубнил один из них. – Уж утихомирьте вашего управляющего.

А она не отправила их к господину, проявила участие:

– И что же он?

– Неволит, госпожа, поначалу как приехали, господин обещал, что барщина будет два раза в неделю, а управляющий свирепствует, почитай каждый день гоняет: то на сено, то канавы в болоте рыть.

– Каждый день гоняет? – интересовалась искренне девушка.

Волков прислушивался поначалу к этому разговору, а потом встал и подошел:

– Значит, гоняет вас на барщину?

– Гоняет, господин, нешто у нас своих дел нету?

– А какие же у вас дела: поля вспахали, засеяли, заборонили, что за дела у вас?

– Ну, в огороде так всякие дела… – начал было мужик.

– В каком еще огороде, никогда не видал вас в огородах, там и бабы ваши управляются.

– Ну, со скотиной дела разные… – говорил мужик.

– С какой еще скотиной дела? – не верил Волков. – Баба твоя с утра ее подоила да к пастуху выгнала, и вечером подоила, у тебя какие дела со скотиной? Ты и не видишь ее. Только молоко от нее видишь. И косишь сено ты не для меня, ты для себя, скотине на зиму косишь…

– Как же для себя! Две трети сена управляющий вам возит.

– Так лошадям зимой есть нужно будет, а лошадьми ты пользовался, когда поле пахал.

– Так то не наши лошади! То ваши лошади! – загалдели мужики.

– Ах вот как! А кто за вас долги выплатил барону соседскому?

Мужики не отвечали, стояли сопели.

– Что молчите? Забыли? Вот и косите сено мне, не то будете лошадей в долг у барона брать.

– А как же канавы? – вспомнил один из пришедших.

– Будете копать, – строго сказал Волков, – не для меня копаете, а для себя, там вам выпасы дам, коли из болота луга получатся.

– О! – Мужики в такое не верили, стали махать руками. – Никогда там лугов не будет.

– Будете копать, – повторил Волков. – Если вас не заставлять, так вы с печи слезать не захотите. Управляющий говорит, что вы лентяи все.

Мужики насупились еще больше.

– Господин мой, – вмешалась Брунхильда, – может, поговорить с управляющим, дать людям передых, может, у них и вправду по дому дела есть.

Лезла она не в свое дело, но так она была красива и мила, что не смог он ей ответить отказом, махнул рукой:

– Ну, скажи Ёгану, пусть даст послабление. Только зря это все, нет у них никаких дел.

– Я поговорю с управляющим, – улыбаясь, говорила Брунхильда, – ступайте.

– Вот спасибо вам, милая госпожа, – кланялись ей мужики. – Отрада вы наша.

Дурь, конечно, это была бабья, нечего этих мужичков жалеть. Прав Ёган, прохиндеи они и лентяи, но так рада была Брунхильда, так довольна собой, что Волков ничего не стал ей выговаривать. Она довольна, ну и он доволен. Пусть по ее будет.

Еще через день к нему пришли солдаты, те, что из людей Рене и Бертье, было их немало, человек двадцать, они вызвали его во двор, и сержант от лица всех начал:

– Господин, дело крестьянское скудное, вот мы походили по округам вашим, пригляделись и поняли, что можно тут безбедно жить, коли руки иметь.

– Так, и что вы нашли? – Волков всерьез заинтересовался, чем это можно поживиться в его бедной земле.

– Походили мы, значит, по оврагам и поняли, что глины тут видимо-невидимо и глина та хороша.

У Волкова сразу интерес поубавился, и он спросил кисло:

– Вы никак горшки лепить собрались?