Вавилон - 17. Падение башен. Имперская звезда. Стекляшки

— Йон,— выдохнула она,— ты этого не видел. Ты не видел ее...

— Я очнулся раньше, чем ты думаешь,— его рука обняла ее за плечи.— Я слышал то, что говорилось в последнюю пару минут.

— Разговаривать с ней без крика,— Альтер никак не удавалось успокоить дыхание,— было самым трудным делом в моей жизни.

Йон кое-как встал.

— Ладно, я рад, что это тебе удалось. Пойдем-ка к этому проклятому кораблю, да побыстрее. Ну, успокойся,— прибавил он, видя, как она трясется.— Можешь опереться на мою руку, это вполне надежно.

Глава 8

Когда они добрались до вымощенной булыжником набережной, взошла луна и залила море потоками расплавленного серебра. Они направились к докам, где стояли тетроновые грузовозы.

Йон и Альтер поднялись на борт, отметились, и через несколько минут грязное судно вышло из дока на мерцающий простор. Они облокотились о поручни и заглянули друг другу в пустые провалы глаз, а затем перевели взгляд на уменьшающиеся шпили города, на дрожащее отравление луны в море.

— Сколько раз ты бывала на материке? — спросил Йон.

— Пару раз с цирком, когда он бывал там на гастролях,— ответила она.— Потом моталась взад-вперед по транспортерной ленте в самом начале всех этих дел. Вот и все,— она подождала, пока он ответит ей улыбкой, ибо шум винтов сильно заглушал голоса.

— Что касается меня,— отозвался Йон,— то это прежде всего время, которое я провел в рудниках, пока не удрал оттуда по транспортерной ленте. Еще раз — когда мы впервые отправили Лета на материк. И последний — когда три года спустя мы забирали его обратно,— он повернулся к ней, к двум озерам тени, которые были ее глазами, и белым волосам, посеребренным луной. Ветерок чуть поигрывал тоненькой прядкой над самым ее ухом.— И вот мы снова направляемся туда. Одинокие вместе.

Огромная волна, много выше остальных, с размаху ударилась о борт и швырнула пригоршню брызг прямо им в лица.

— Что вообще значит — быть одиноким или быть вместе с кем-то? — спросила она.

— Лучше будет сказать,— попытался он уточнить ее мысль,— почему ты чувствуешь себя одиноким, даже когда ты — с кем-то... один раз... еще несколько... и вдруг уже не одинок.

Наклон ее головы, легкое движение щеки на грани тени и лунного света без слов подтвердили, что ему удалось выразить именно то, что она хотела.

— Если б знать ответ! — вздохнул он, а про себя добавил: и если б знать, что потом делать с этим ответом...

— Помнишь, мы читали стихи? — спросила она.— Мы тогда были... словно перемешаны друг в друге, не знаю, как сказать лучше.

Он кивнул.

— Что это был за стих, который мы не понимали? Что-то про одиночество...

— Что ты имеешь в виду? — уточнил Йон.— Там было не менее десятка стихов про одиночество, а не понимали мы каждый третий.

— Вот этот,— она процитировала: — «Спокойствие отчаянью сродни — оно сомнительно, навязчиво, свободно...»

— Крик фаворитки в рухнувшей ночи: поэт, вернись и встань пред древними мечтами лицом к лицу — пусть слезы в лунном свете стекают в море...— неожиданно продолжил голос за их спинами. Они обернулись, как ужаленные.— Дальше я не помню.

— Где ты слышал это? — спросил Йон.

Матрос вышел из тени каюты в лунный свет. Его лысая голова была похожа на яйцо, изборожденное морщинами.

— Это все, что я помню,— еще раз произнес он.— Как там кончалось?

— Я тоже помню не все,— Йон пошарил в памяти: — «Народ, уединенью обреченный — ты шум волны, что катится бесцельно по мягкому прибрежному песку... Уже не важно, пытка или радость была причиной выигранной гонки, которую ты начал в этой жизни...»

Матрос сплюнул сквозь зубы, потряс головой и погладил себя большим пальцем по голому животу — ночь была душной, и его полосатая фуфайка была расстегнута.

— Мне нравится такое,— произнес он с достоинством.

— Но где ты это услышал? — снова спросил Йон.

Старый моряк снова дернул головой каким-то птичьим движением.

— А почему ты так хочешь это знать? — он наставил на Йона указательный палец.— Ты-то сам где это слышал?

— Мы это читали,— вмешалась Альтер.— Пожалуйста, ну что вам мешает сказать?

— Что ж, и скажу,— матрос пожал плечами и подошел к перилам.— Вы оба говорите так, что, видно, вам и в самом деле очень важно,— его тощая рука вцепилась в перила, поскольку он шел против хода судна.— Мне читал это мальчик, который был с такой чудной парочкой. Он говорил, что сам написал это.

— Что за мальчик с парочкой?

— Ну, ему, наверное, лет двадцать, может, двадцать два. Для меня — все еще мальчик. Они были тут втроем, но большую часть времени сидели по каютам. У мужика на голове был такой занятный капюшон... А мальчик ходил повсюду, со всеми разговаривал, читал свои стихи.

— Да, Катам должен был придумать какой-нибудь капюшон, чтобы закрыть свою пластиковую черепушку,— сказал Йон.— Видно, он очень торопился, если уехал без единого тюбика жизненной пены.