Вавилон - 17. Падение башен. Имперская звезда. Стекляшки

— Эй, ты там! — окликнули его с помоста. Это была одна из недских девушек (минус), которая вскинула в воздух нож (плюс) и бросила его в воду. Он нырнул за блестящим отблеском в глубину, увернувшись от одной из снующих теней и соображая: надо ли в первую очередь разрезать веревки на руках Альтер или... Мысль сразу пришлось отбросить, ибо, подбирая нож с донного гравия, он едва не порезал ладонь. Лезвие оказалось настолько острым, что вряд ли им с Альтер удалось бы избежать пары-тройки порезов во время борьбы с веревками. А кровь, пролитая в воду, означала смерть.

Неужели все, кого бросали сюда, связанные или свободные, погибали? Это было бы крайне скверно! Проплыв сколько-то под водой, он снова вырвался на поверхность футах в сорока от помоста, глотнул воздуха и снова устремился вперед. Как скоро твари из мутной глубины проявят к нему интерес? Через пару секунд, через несколько минут? Чем дальше они с Альтер будут друг от друга, тем дольше продлится акулья нерешительность — на кого первого нападать? Йон зажал нож в зубах, чтобы удобнее было грести руками. Перемещение под водой, как ни странно, привлекала меньше внимания тварей, чем плеск на поверхности. Он ринулся вперед сквозь воду, подобную матовому стеклу.

Акулий нос промелькнул так близко от него, что Йон сумел различить стальной отлив гладкого тела. Снова на поверхность, три быстрых вдоха. Он снова ушел на глубину, выжимая из мышц последние резервы и мысленно благодаря Альтер за ее превосходно тренированное тело (мысли о зубах, нацеленных на ее плоть, и веревках на ее руках он загнал на самое дно сознания).

Следующий нырок перенес его к самому дальнему концу аквариума. Одна из тварей, кажется, сделала выбор из двух силуэтов, мелькающих в зеленой грязи, и направилась к Альтер, бьющей ногами, как ножницами, и лишенной возможности отбросить назад клубящиеся у лица волосы. Он выхватил нож изо рта и полоснул по пальцу, используя собственную плоть и кровь как приманку. Что-то метнулось по самому краю его поля зрения, и так не бог весть какого в этой подводной мути. Он быстро перевернулся и вонзил в это свой клинок. Это была внушающая уважение рыбина почти в фут длиной, но уже ставшая вялой в этой воде, так не похожей на привычную ей морскую. Теперь она билась и корчилась в облаке крови. Йон поймал рыбу, распорол ее ножом до самых наполненных кровью жабр и надавил, пуская поток крови к стеклу смотрового окна. Он перекувыркнулся в воде — в памяти всплыли ее слова: «Запрокинь голову, а теперь подними колени и вертись назад». Сейчас он выполнил ровно то же самое движение. Окровавленное мясо упало по обе стороны стекла, прочертив в воде багряный след.

В какой-то миг он почувствовал себя слепым, ибо чересчур много факторов находилось вне его контроля. У того, что было в аквариуме, и у того, что поджидало за его пределами, было слишком много как агрессии, так и острых предметов, с помощью которых было легко дать ей выход. Все это крутилось в его сознании, как монетка, падающая в глубь темной воды. С другой стороны, иллюзия полного контроля росла по мере того, как он приспосабливал свое восприятие к условиям, в которых оказался. Он рванулся к основанию емкости, оставляя за собой кровавую ленту.

В воде звук распространяется быстрее, чем в воздухе. Услышав, как они приближаются, он отбросил останки акулы и завис под смотровым окном, яростно работая ногами. Его ладони скребли по гравию, вода зловеще темнела.

Удар! Он перевернулся, начисто позабыв о боли в раненых руках. Удар! Удар! Еще две твари с размаху воткнулись в стекло. Затем раздался оглушительный хруст, и мощный поток воды дернул его вверх. Его голова вылетела на поверхность в тот самый миг, когда трехдюймовая стеклянная пластина окончательно треснула. Он хлебнул воздуха пополам с грязной пеной. Сработало!!!

Без заслонок и с лишней водой, заполнявшей емкость до самых краев, давление в аквариуме было раз в пять больше нормального и с лихвой превышало предельно допустимое для стекла такой толщины. В абсолютном покое у смотрового окна был некоторый шанс достаточно долго оставаться целым, но пара ударов живых торпед весом в четыреста пятьдесят фунтов (да еще в одну и ту же точку) сделала свое дело.

Йон выскочил из аквариума на мокрую траву. Вспомнив, как его учили падать, он перекатился и встал на ноги. Его легкие жгло огнем от недостатка кислорода, и он с огромным трудом восстанавливал нормальное дыхание. Нож все еще был у него в руке. В лунном свете капли воды, усеявшие его, казались жемчужинами.

Три акулы, вынесенные наружу потоком воды, извивались и подпрыгивали на траве, как и положено любой рыбе, выброшенной на сушу. Йон повернулся в сторону выбитого стекла. По какой-то случайности Рэй избрал для наблюдения именно это окно. Когда стекло лопнуло, один из осколков почти разрезал парня пополам, все еще поблескивая в его распоротом животе.