Вавилон - 17. Падение башен. Имперская звезда. Стекляшки

— Это еще одна вещь, которая, похоже, занимает его,— усмехнулась Клея.— Послушав Вола, он занимается полным звуковым и синтаксическим анализом всего, что тот скажет, и сравнивает это со всеми знаниями, которые он собрал.

— Но я не могу сидеть тут всю жизнь,— сказал Вол.— Это единственная проблема, не так ли, Клея? — он подошел к окну и открыл его.— Иногда я должен ходить хотя бы вокруг города, а то и уйти, вернуться в Город Тысячи Солнц, или пойти дальше, посмотреть...— ни с того ни с сего он вылез на дорогу и исчез.

— Это было ужасно — то, через что он прошел...— произнес Катам после недолгого молчания.

— Клея,— сказала Альтер,— ты ведь тоже потеряла того, кого любила. Но в отличие от Вола, ты это пережила.

— Да, я это пережила,— повторила Клея.— И потому знаю, как это ужасно. Прошло три года, прежде чем я снова смогла вернуться к людям. В этом смысле Вол конструктивнее меня — он по-прежнему пишет стихи. Но он полностью в смятении, бессмысленном и хаотическом,— она помолчала.— В мире, состоящем из одних случайностей.

— Ты однажды сказала маленькому неандертальцу, что если принять в расчет все нужные факторы, то элемент случайности исчезнет,— напомнил Йон.

— Вы думаете, мы не пытались говорить Волу об этом? — горько вздохнул Катам.

— Он посоветовал нам научиться предсказывать следующие простые числа и засмеялся,— сказала Клея.

— А его стихи? — спросила Альтер.— Они стали лучше или хуже прежних?

— Не могу сказать,— промолчав, признался Рольф.— Наверное, я слишком близок с ним, чтобы быть вправе судить.

— Их стало куда труднее понимать,— сказала Клея,— но в некотором смысле они стали проще. Они содержат гораздо больше объективных наблюдений, но движение ассоциативного ряда и эмоциональная окраска настолько неотчетливы, что я не могу сказать, великолепно это или...

— ... или безумно,— договорил Рольф то, что она не посмела произнести.

После акробатической тренировки, которую Йон и Альтер устроили этим вечером, они отправились гулять по темнеющей спиральной дороге. Отыскав лестницу, соединявшую дороги разных уровней, они поднялись на самую верхнюю и оказались над всеми домами Тельфара, кроме центрального дворца. Дорога летела сквозь ночь, огибая темную башню, и стоя у перил, они глядели поверх всех зданий.

Город под ними тянулся к равнине, а равнина — к горам, над зазубренными вершинами которых все еще слабо светился радиационный барьер. С легким хлопком включился ртутный свет, стирая их тени. В этом свете они заметили неподалеку фигуру, склонившуюся над перилами и тоже смотрящую на город.

— Вы искали меня? — спросил Ноник.

Йон покачал головой.

— Наш так называемый Враг иногда ищет меня,— произнес Ноник.— Я иду гулять, думаю, что убежал, и вдруг слышу голос ниоткуда, говорящий мне, что я ему нужен...— он резко засмеялся.— Это звучит дико, правда? Но я говорю о том, что есть на самом деле.

Он повернулся и громко сказал:

— Как ты чувствуешь себя сегодня, старое отродье стальных насекомых и селеновых кристаллов?

Из ночи пришел звучный голос:

— Я чувствую себя прекрасно, Вол Ноник. Но сейчас ночь, а не день. Это имеет значение?

Ноник снова повернулся к ним.

— Всякий раз достает. С ума сойти, а? Захватил весь этот проклятый город. Пользуется индукционными полями где-то милей ниже, чтобы металлические ограждения дрожали в речевой вибрации, так что все перила становятся одним большим громкоговорителем...

— И он зовет тебя? — спросила Альтер.

— Он? — переспросил Ноник.— Тысячи, тысячи мертвых людей, упрятанных в миллион лакированных транзисторов, зовут меня — одним голосом на всех, и этому голосу трудно не ответить. Но порой мне хочется уйти туда, где не надо будет говорить.

— А еще кто-нибудь зовет тебя? — спросил Йон. Ноник непонимающе посмотрел на него, снова засмеялся, но на этот раз тихо и спокойно, и покачал головой.

— Нет. Я, знаете ли, шагнул дальше Клеи с Рольфом. Простые числа, последняя теорема Ферма, проблема четырехцветной карты, законы Геделя — все это не имеет ни малейшего значения. Да, мы знаем все о том, как исчезает случайность, но в то же время так или иначе мы имеем с ней дело. Так что идея случайности есть философское понятие, такое же, как Бог, абсурд, сверхчеловек, бытие, смерть, мужественность и женственность, мораль. Это не вещи, а произвольные этикетки, которые мы наклеиваем на целый комплекс явлений, точильные орудия для лезвий восприятия, которым мы поражаем реальность.

— А как с твоими стихами? — спросил Йон.— Клея и Рольф не могут сказать, лучше они стали или хуже.