Вавилон - 17. Падение башен. Имперская звезда. Стекляшки

— Что, по-твоему, значит долго? — голос ее звучал требовательно.

— Кажется, всю ночь.

Руки уже немного отошли. Он подтянулся и прислонился спиной к камню.

Ходжес наклонилась, подобрала фонарь — единственное ловкое движение, которое она могла проделать в своем спецскафандре — и повертела его в руках.

— Ты что, кино тут смотрел?

— Д-да... да...— кивнул он.

— Твое счастье, что я пошла искать тебя!

Она подошла ближе и, проделав несколько сложных движений, уселась рядом.

— В полшестого я обычно уже не сплю. Ну вот, лежу и думаю: а хорошо бы поболтать с кем-нибудь о том о сем. Знаешь, там, на базе, все эти с нашивками и медными бляхами, глупыми разговорами... Мне всегда было там как-то не по себе, будто сверху за тобой кто-то постоянно наблюдает. Ну я спустилась в холл, гляжу — у тебя под дверью светится, ну, думаю, ты уже встал. Заглянула в комнату — дверь-то открыта — а постель пустая. Ага, думаю, ты в библиотеке; а тут вижу, дверь к шлюзам нараспашку, твоего скафандра нет. Что оставалось делать? Только сбегать посмотреть, чем ты там занимаешься снаружи. Ты что, сидел здесь всю ночь?

— Да.

— Послушай, Римки,— помолчав, заговорила Ходжес,— мы все тут белые вороны. Для меня ничего странного, что у тебя такие отношения с остальными. Просто ты еще не притерся, вот и топорщишься. Я о тебе тут немного думала и, кажется, поняла, чем ты был так вчера... озабочен, что ли. Вот послушай, а потом скажешь, права ли я.

Она повозилась чуть-чуть, устраиваясь поудобнее внутри скафандра.

— Помнишь, я вчера говорила, что, мол, марсиане по развитию цивилизации достигли уровня древних греков у нас на Земле? А потом мы вдруг обнаружили эти голограммные записи. Выходит, их технологии — или, скажем, одна из отраслей — сравнимы с нашими в середине двадцатого века. А может быть, и выше. Мы-то ведь до сих пор еще не научились записывать информацию таким образом, да чтобы она вдобавок оживала под лучом лазера. А если это так, значит, тут могут быть и памятники письменности, и немало, не обязательно книги, но что-нибудь в этом роде, по крайней мере, какие-нибудь надписи на камнях. Но тут и царапины не видно, ничего похожего на буквы: ни тебе даты закладки здания, ни имени правителя над дверным проемом. Да черт побери, на каждом камне наших пирамид есть клеймо каменщика! Ты у нас лингвист, Римки, самое главное для тебя здесь — найти хоть какой-нибудь намек на существование марсианского языка! Но мы не нашли ничего подобного — это с одной стороны, а с другой — запись визуальной информации. А теперь сопоставь оба эти факта и получишь...— Ее голос застыл на этой ноте, как пальцы игрока, который никак не решится сбросить карты.— Да, Римки, очень даже вероятно, что эта раса вообще не имела, так сказать, вербального языка, и все-таки им каким-то образом удалось достичь — подумать только, не имея вообще никаких средств коммуникации письменного типа — достичь невероятно высокого уровня технического развития. И здесь я не могу отделаться от аналогии с древними инками и майя: они тоже достигли высокого уровня цивилизации, но так и не изобрели колеса. И если мой вывод верен, это значит, Римки, в нашей экспедиции от тебя никакой пользы. И мне всегда казалось, что именно эта мысль не дает тебе покоя.

По ее молчанию он догадался, что она ждет от него какой-то реакции. Да-да, правда наконец вышла наружу. Он должен испытывать огромное облегчение. Но как она узнает об этом? Может быть, услышит в наушниках, как он перевел дыхание? Он снова попытался вспомнить, кто находится перед ним. Но что все-таки произошло, что изменилось? Нет-нет, нужно опять представить себе семьсот пятьдесят с лишним реакций со всеми этими ферментами, с которыми что-то там происходит...