Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

Я возилась на кухне, варила картошку. Потом ходила в булочную в Большой Рогожский переулок. Вернулась. Пошла полоть грядки. На солнце уже жарко, печёт спину. Млела, когда пушистый наш Васька неторопливо шёл ко мне прямо по грядкам и весь переливался в солнечных бликах – кульминация его красоты.

Гена с Толей работали долго, приваривали коробку по всем четырём сторонам, по бокам для прочности поставили, укрепили трубы. До чего же благородный мужик этот Толя. Гену он уважительно называет на «вы». Он белорус, год назад развёлся со второй женой, нашёл теперь молодую. Гена попросил Толю приварить ещё ручку снаружи двери и щеколду изнутри. Красота! Теперь можно надёжно закрывать эту дверь и, не боясь, уходить из дома. Закончили они сварку уже в 6-м часу вечера. Гена дал Толе 50 000 рублей (Толя, прямо святой, брать не хотел). Договорились они через три дня, когда по графику Толя будет работать, приварить ещё кронштейны к парадному сбоку, где Гена собирается делать дверь в палисадник. Толя, в свою очередь, хочет нам на время (на хранение) привезти с работы отделочные плитки, которые он, видимо, кому-то решил загнать…

Потом Толя сходил, проверил свой объект – дом на углу, умылся там и вернулся к нам. Мы его ждали. Я их с Геной кормила на веранде. Сама тоже соблазнилась – пила чай с сушками и конфетами. Сидели, разговаривали. У Толи непутёвый сын, не работает. Одна дочь уже родила. Другая (от второй жены) ещё маленькая. Ушёл Толя в 7 вечера.

Гена прилёг на веранде. У него весь день плохое самочувствие – чихает, насморк. Я мыла посуду, готовила. Позвонил Иосиф Гинзбург, оригинальный художник-абстракционист, с которым Гена учился ещё в художественной школе и образ которого даже ввёл в свою «Коммуналку». Гена позвал Иосифа попозировать для картины. А пока мы с Геной стали убирать мусор у забора (где вчера была груда стульев). Гена ругал Марту, она повадилась рыть ямы у стола под липой, стал мне говорить, что ей здесь не место. «А где ей место?» – вступилась я за Марту. Гена замолчал, нечего сказать, ведь он её будку у дальнего забора завалил со всех сторон досками и железом. Мусор убрали. Гена опять прилёг на веранде. Я разрыхляла землю на грядках и у саженцев.

Пришёл Иосиф, год не виделись. Седой, сутулый, сумасшедший. Гена лежал, встал, встречает его, а сам такой же взъерошенный. Живописная сценка! Я дала им чай, пили на веранде, Иосиф ел что-то своё. Когда-то он имел жену, дочь, квартиру, нормальный быт… Заумным был всегда, но с годами странности обострились: считал, что рисовать надо лишь с закрытыми глазами, своим абстракциям давал экзотические названия, питался сухими тараканами и пивными дрожжами… Жена с дочкой ушли. Стал бродяжничать…

Уже в 10-м часу вечера Гена стал писать «Коммуналку», Иосиф позировал. Пришёл Толя. Гена дал ему тележку. Вскоре Толя привёз на хранение свои плитки, сложил их у калитки и накрыл плёнкой. Нам он привёз ещё плинтусы. Сидел в зале, смотрел, как Гена рисовал Иосифа. Потом они втроём снова пили чай на веранде. Иосиф ушёл. Гена с Толей убирали сварочные провода. Толя ушёл уже в 12 ночи.

Я мыла посуду, грызла сушки, а потом и вовсе наелась колбасы. Прямо паралич воли, не могу уже нормально и поголодать, как прежде. Настроение никудышнее: не голодаю, не пишу, никакого света в конце туннеля… Легла около двух часов ночи. Гена всё смотрел телевизор. Я читала рассказы в журнале «Октябрь». Уснула около 4.

2 июня. Воскресенье

Таганка. Гена болеет: болит голова, чихает, насморк, опять плохо спал. Я тоже не выспалась. Утром, кажется, в калитку нашу стучал Гинзбург – вчера он обещал прийти позировать и даже оставил у нас какие-то вещи. Но Гена утверждал, что мне это показалось (странно, но мы с Геной об этом говорили несколько раз за день). Встала в 12. Голодание моё не получается, попробую тогда хотя бы есть по минимуму.

Завтракали. Ела мало. Гена возился в зале – разобрал кушетку, хотел на неё лечь, а под кушеткой оказался… Васькин туалет. Я стала там убирать, Гена капризничал, ему нездоровилось. Я убрала под кушеткой, и опять потянулось дальше – начали переставлять лестницы у стены. Длинные лестницы привязали вертикально к трубам. Потом Гена разбивал бортики у большой тележки, поставили на неё мольберт – его можно теперь катать по мастерской. На мольберте укрепил большое зеркало. Гена лёг наконец на кушетку в зале и смотрел на свою картину «Воспоминания о коммуналке».

Гинзбургу Гена велел приходить позировать сегодня в час дня, но он не пришёл. У меня начался невроз из-за испарения времени: и посуда грязная, и сама не умывалась, и нет ни одного яблока в доме (совсем нет витаминов)… Злилась, кипела, что ненавижу всю эту мышиную возню. Звонила Наташа Иванова, хочет во вторник утром привезти нам от свекрови из Купавны саженцы терна (гибрида вишни и сливы).