Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

Гена стал собираться к Овчуховым, переоделся. И тут как раз идёт Иосиф Гинзбург за книгами, которые оставил вчера. Хотел опять у нас мыть какие-то помидоры, но Гена сказал, что торопится. И они вместе ушли во 2-м часу дня, я проводила их у парадного. Нина Ивановна (вахтёрша «Канта») говорит мне про Ваську: «Я давеча выглянула в дверь, а здесь ваш генерал ходит!»

Мне звонил Коля Круглов, выспрашивал о Люде Шергиной, нашей подруге – актрисе. Он обещает взять её на работу в свой театр «Камерная сцена» в Лобне, но что-то всё тянет. Звонил Борис Овчухов, спрашивал, выехал ли уже к ним Гена, рассказывал мне об умершей тёще Марии Феофановне, плакал.

Потом я разбирала чужую живопись: Костя Чураков, наш сосед по прежней мастерской на Столешниковом, после пожара ничего не захотел брать из своих сохранившихся вещей и работ, всё осталось нам. Среди небольших холстов Чуракова оказались и работы Дрючина, в основном серенькие пейзажи. Эти работы я решила повесить на наш забор изнутри, чтобы закрыть этой «выставкой» щели в заборе. Ещё раньше говорила об этом Гене, он возражать не стал. Расставила эту чужую живопись вдоль забора – интересно! Вообще, во дворе такая летняя прелесть, что неохота уходить. Убирала рифлёную пластмассу под трубами – перилами веранды, повесила там просто ткань. На улице, во дворе – жара, в доме – прохлада. Звонил мне Гена от Овчуховых, сказал, что рисует умершую. Потом я увидела себя (живую) в большом зеркале на мольберте в зале (где очень светло от верхнего света), подивилась на свою нелепую рабочую одежду и решила переодеться. Ждала Гену. Тушила печёнку, варила вермишель, нарвала на грядках свеженького лучка.

Гена пришёл около 6 часов вечера. Рассказывал, какая у Овчуховых грязь в квартире, кругом тараканы. Квартиру свою они уже завещали какой-то фирме, фирма им выплачивает ежемесячно по 500 000 рублей и обязана их похоронить. Гена Борису: «Умирать собрались?» Борис отвечает: «А что? Уже всё сделано, больше ничего не создашь…» (Гена мне говорит: «Я как посмотрел на их апатию и безнадёжность, сразу себя лучше стал чувствовать».)

Мы ужинали, пили кофе на веранде. Гена читал газету, возлежал на тахте, как римский император. Я мыла посуду, как бедная плебейка. Сажала цветы, опять посеяла укроп и редиску (прежние семена взошли, но дальше не растут). И потом развешивала на заборе старые картины Чуракова и Дрючина (снимала их с подрамников). Марта старательно рыла у стола под липой ямки. Иногда её цепочка запутывалась, и она начинала гавкать. Шёрстка её облазит – линька. Мордочка смешная – ловит тополиный пух…

Гена всё лежал, лежал – и вдруг пошёл пробивать дверь из парадного в «ажурную» веранду (небольшой участок у дома слева от нашей входной двери, который мы загородили ажурными решётками и сделали крышу). Гена пробивал дверь на месте окна, удлинял окно вниз. И довольно быстро из окна сделал дверь. Конечно, куча щебня, штукатурки и камней завалила всё наше маленькое парадное, к входным дверям не пройдёшь. Гена сильно кашлял от пыли…

Уже в 12 ночи пили чай с гренками. Гена мыл ноги, смотрел кино по ТВ с Виктором Цоем о наркоманах, потом лёг. Я стирала мелочь, загоняла Ваську со двора. Уже перед сном вышла на кухню гасить свет – и вдруг в зал метнулась большая крыса. Васька лежал рядом на стуле и никак не реагировал. Видно, Гена распугал сегодня крысиное гнездо под парадным. Да и у меня в комнате в изголовье по ночам часто скребутся то ли мыши, то ли крысы, помёта их пока в комнате не находила. Но Васька-то хорош… никакой реакции.

Рассказала Гене. Он смеётся: «Не бойся, крысы добрые, они тоже есть хотят, им корочку надо оставлять на ночь…» Я легла в 2 часа ночи, всё ещё находясь под сильным впечатлением…

4 июня. Вторник

Таганка. Гена кашляет, болеет. Я встала в 10 утра, Гена ещё лежал в постели. Вскоре, как и обещала, пришла Наташа Иванова, принесла букет ландышей, три больших пиона и лепесток сельдерея, а для посадки – три саженца терна и ландыши с корнями. Мы с ней тут же всё и начали сажать. Тем временем Гена встал. Наташа торопилась, выпила воды и распрощалась. Гена вышел за калитку её проводить и увидел, что снова дымится мусорный контейнер через дорогу от нашего дома. Принялись опять заливать его водой, гасить (как и несколько дней назад).

Готовила завтрак, ели. В форточку из гаража «Канта» доносились знакомые, популярные когда-то песни «Одинокая гармонь», «Ах, эта родинка…», «Первым делом, первым делом самолёты», «Вот кто-то с горочки спустился» – всё в каком-то современном, но уважительном исполнении. Гена очень хвалил «Каким ты был, таким остался…». А от песни «Я люблю тебя так, что не можешь никак…» даже слёзы у него выступили. Говорит: «А ведь в самые суровые сталинские времена написано…»