Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

Ещё Гена звонил Борису Овчухову, расспрашивал, за что на него рассердилась Лера (Гена два дня назад ездил к ним и сделал на память рисунок с её умершей матери). А Борис говорит: «Не расстраивайся, завтра мать схороним – и я Леру положу в 15-ю психбольницу для восстановления сил».

Ещё Гена дозвонился в израильское посольство, разговаривал с атташе по культуре. Тот поблагодарил, что Гена вообще сделал эту серию «Листы скорби», просил принести несколько фотографий, публикаций и письмо на его имя, которое они пошлют в Израиль, чтобы решить вопрос о выставке.

Мы с Геной сели обедать, и вдруг идёт Петя Чусовитин. Начал упрекать – полушутя, полусерьёзно, – что Гена ему не отдаёт гипсовую маску льва, которую обещал привезти (у нас было всего четыре маски льва, и три из них Петя искусно укрепил над окнами фасада нашей мастерской ещё в апреле). Потом Петя, как обычно, быстро перешёл на философские рассуждения о цельности характеров, о цельности в творчестве… Я дала Пете кашу, чай. Он продолжал размышлять: «Бывают натуры цельные, но однобокие, а бывают другие, способные к диалектике…» У Пети всё примеры из литературы, а не из искусства. Но он умеет ловко спровоцировать спор… И вот уже Гена ругает Сурикова: «Да, он прекрасный живописец, колорист, композитор, но как мыслитель, гуманист или даже христианин он ноль. Нет у него высокого общечеловеческого понимания, он любит и жалеет только русских».

Я Петю спросила о дневниках Пришвина (которые читаю). Петя, конечно же, их читал, но разговаривать о них уже было некогда: Гена торопился ехать домой, собирать материал для израильского атташе по культуре. А Петя продолжал рассуждать: «Любая культура начинается с возможности измерять и регулировать. Вот чем полезен дневник – им можно время измерять…» Гена опять просил Петю оформить на нашем фасаде ниши под окнами какими-нибудь барельефами. Ушли они вместе в 9.30, забрали гипсовую маску льва.

Я после них возилась на кухне, варила кашу, слушала «Свободу» – о выборах, о Чечне. Кормила Марту, а она как-то вдруг отцепилась от стола, пришлось снова укреплять цепь. Любовалась опять нашим двором в сумерках. Загоняла в дом Ваську (он научился прятаться под машинами «Канта» в конце двора у голубятни). Ещё полку разбирала в своей комнате, вытирала пыль. Звонила Баженовым – Юра сказал, что Таня из Питера приедет 10 июня. В общем, взялась за свои записи уже в час ночи.

Гена звонил мне из дома, сегодня там телефон заработал. Сказал, что Петя заставил его тащить эту маску льва к нему в мастерскую на Пресненский Вал – ехали они до метро «Улица 1905 года». Пришли в мастерскую, оставили маску льва, и Петя проводил Гену обратно до метро. Домой Гена попал уже после 10 вечера. Но когда он шёл домой, увидел у магазина снятую большую дверь со стеклом. Дома он взял клещи и пошёл опять к этой двери, чтобы отодрать ушки. Но когда разглядел поближе, решил забрать и саму дверь. Опять вернулся домой, отыскал тележку. Было уже 11 вечера. Сказал мне по телефону, что в 2 часа ночи должен привезти дверь в мастерскую на тележке. (И ведь не возразишь! Сам больной, кашляет – и такой груз везти через всю Москву…)

Но приехал он с дверью на Таганку в мастерскую около трёх часов ночи. Я уже очень волновалась. Дверь огромная, тяжёлая, с трудом занесли её в сад. Гена сам весь мокрый от пота и усталый. Но хоть живой! Стал рассказывать о ночных впечатлениях. От усталости по дороге его так мучала жажда, что он, как бомж, допивал остатки в найденных банках и бутылках. У Белорусского вокзала к нему пристал разъярённый патруль, толкнул тележку, дверь нагнулась… По Тверской когда вёз, мимо промчалась иномарка, а из окошка вдруг: «Геннадию Михайловичу привет!!!» (Гена так и не понял, кто это был.) А на Пушкинской площади тьма-тьмущая проституток (как на школьном дворе 1 сентября). Подъезжают машины, договариваются прямо посреди улицы, а машины и троллейбусы стоят, не могут проехать – целая пробка. Стоят, ждут, боятся ругаться с новыми русскими (у всех же оружие). У Госдумы не заметил ямку – тележка накренилась, дверь повалилась. Снова укладывал, привязывал. А рядом таксисты. Один стал громко удивляться: «Надо же! Я его (Гену) только что на Белорусской видел – там он ехал, и вот уже здесь… Вот только недавно его на Белорусской видел – теперь уже здесь… Вот я ехал к Белорусскому, и он ехал, а теперь он здесь…» И так без конца повторял, пока Гена укладывал дверь. Другие таксисты молча смотрели и слушали.

В общем, море усталости и впечатлений. Ели гречку с молоком. Гена ополоснулся и лёг наконец. Я совсем расквасилась: горло горит, носоглотка заложена, пила девясил. Легла 3.30 ночи.

7 июня. Пятница