Гена звонил Вале Чусовитиной, звал позировать для картины, но она болеет, обещала через неделю. Не дозвонился он однокласснику, художнику Козловскому (который хотел напечатать о Гене в юношеском журнале Together). Повесил в моей комнате свой старый дальневосточный этюд «Маяк Бриннера», рассказывал, как писал его в бурю. Потом он пилил ветки дерева у дальней пристройки, а то они совсем закрывали наши саженцы. И сел за стол, стал сочинять письмо израильскому атташе по культуре насчёт своей выставки «Листы скорби». Я всё возилась на кухне, заварила себе девясил, пила его от воспаления горла.
В 4 часа я собралась, пошла в сбербанк (квартплата). Потом была в булочной в Большом Рогожском переулке, в овощном на Таганской улице, ещё в другие магазины заходила, сильно отоварилась, устала. Состояние ужасное, грудь заложена, еле плелась с тележкой. На углу Товарищеского и Добровольческого переулков в телефонной будке стала без монеты набирать номер нашей мастерской – обычно Гена берёт трубку, слышит «отбой» и идёт открывать мне дверь. И когда я набирала номер, какой-то молодой мужик (похожий на алкаша) подходит к телефонной будке и протягивает мне купюру 100 000 рублей со словами: «У вас такой грустный вид, позвольте вам дать… Такой случай… Я как раз получил…» Я поблагодарила и взяла. Он повернул за угол и ушёл.
А напротив, у ворот мастерской, уже ждал, наблюдал Гена. Я к нему с тележкой. (Даже сумку забыла в телефонной будке от волнения, но Гена увидел, сказал.) Не столько деньгам я была рада, а что есть ещё русские люди – простые, жалостливые и великодушные. Вернулись в дом в 6.30.
Без меня, оказывается, Гена звонил Пете Чусовитину, позвал позировать для картины. Петя приехал, но позировать инвалида в картине отказался: «Пусть тебе Шульпин позирует». Стал Гену упрекать, что он (Петя), как договаривались, вылепил бюст Гены ещё несколько лет назад. А Гена его портрет так и не написал. А вот Шульпина портрет Гена написал и даже в Манеже выставил. В общем, как обычно, Петя укорял, возмущался, ёрничал…
Потом зачем-то Петя повёл Гену на Большую Коммунистическую, где видел раздавленную кошку («может, тебе это пригодится, нарисуешь…»). Пришли. Гена увидел несчастное животное, взял кошку за хвост и убрал с дороги. Потом Петя направился к метро, Гена проводил его немножко и стал прощаться – подал руку. Петя стал ругаться: «Брал кошку, а теперь руку мне подаёшь?! Я вообще ненавижу эти пожатья и поцелуи при встрече и прощании». И пошёл, оставив Гену в смятении… (Да ещё принёс, подарил Гене газету «Пульс Тушина» со своей жуткой карикатурой на великую княгиню Леониду Георгиевну Романову.)
Гена мне всё это подробно рассказывал, я стала Петю защищать: «Он тебе не раз уже позировал для картины, а ты потом его убирал и всё менял». Гена обиделся: «И ты такая же! Вы похожи! Никогда мне не посочувствуешь…»
Ольга Ивановна, вахтёрша «Канта», опять дала для Марты кости и мясо из ресторана, где подрабатывает. Мы её угостили апельсином. Обедали. Звонил Шульпин, хотел прийти, но Гена сказал, что мы оба болеем. Я с трудом помыла посуду. Сильный кашель – какие-то «иерихонские трубы» в груди. В 9 вечера на пишущей машинке печатала письмо Гены израильскому атташе по культуре. Потом Гена его редактировал. Я варила геркулесовую кашу, слушала по ТВ Невзорова. Телевизор до предела «наэлектризовывает» голову политикой – до клеточного уровня.
Потом печатала письмо второй раз. Самочувствие ужасное. Пила девясил. Легла в час ночи. Гена лёг около двух, он тоже бу́хает-кашляет, но настроения не теряет…
9 июня. Воскресенье
Таганка. Болеем. У меня опухли дёсны, но общее состояние вроде получше, чем вчера вечером. Гена тоже стал кашлять реже. Ольга Ивановна в «Канте» дежурит на вахте уже вторые сутки. Опять дала нам из ресторана (где подрабатывает) варёный рис и варёные куриные крылышки (которыми мы и позавтракали).
Гена решил позвать охранника-сварщика Толю, пошёл в здание на соседнем углу, где Толя дежурит. Сегодня Гена с ним договаривался варить навес над будущим выходом в палисадник. Я продолжаю находиться под впечатлением от вчерашнего подарка (благородный незнакомец дал мне 100 000 рублей) – не умерла ещё русская доброта. Гена вернулся, сказал, что Толя скоро придёт. Я звонила Тане Баженовой (она приехала из Питера и собиралась нас навестить). Но Таня сегодня в трансе от вчерашней передачи Невзорова. И вообще, от всей этой предательской травли Зюганова Таня чувствует себя плохо, болит сердце. А вечером из командировки из Голландии возвращается её сестра Оля. Завтра Таня уезжает домой, в Питер, так что визит к нам пока не состоится. Таня вся в политике, на прощание уверенно сказала: «Будем продолжать борьбу!»
Пришёл Толя – охранник-сварщик. Думали они с Геной, где варить навес, советовались со мной. Решили делать навес над крыльцом, где Гена пробьёт дверь в стене (на месте окна). Начали там подготовку, чтобы приступить к сварке.