Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

Я встала около 11 часов. Завтракали. Гена звонил Шульпину, обсуждали политику: ночной заговор раскрыт, задержанных по ошибке активистов Ельцина отпустили. По ТВ опять новости – сняли главных силовиков: Сосковца, Коржакова, Барсукова. Гена готов бесконечно смотреть телевизор, говорю ему: «Не думала, что ты так быстро запишешься в обыватели…» Лебедя постоянно показывают по ТВ – что-то жуткое в его облике, в его словах, брякнул: «Вечером – откормить, утром – зарезать». (Гена мне несколько раз это повторял.) А про Ельцина Лебедь: «Договоримся, он мужик, и я мужик». Показывают подобострастные излияния Ельцину и Лебедю от Чубайса и других. Я Гене: «Как им не стыдно… Я думала, что они умнее». Гена мне: «Не там ищешь умных – вот Суриков, Толстой…»

Я топталась на кухне, собиралась ехать по делам на «Белорусскую», но какая-то усталость, не выспалась. Прилегла, уснула на веранде. Во 2-м часу дня приходил опять этот охранник Коля со своей женщиной. Она контактная, с интересом рассматривала картину, что-то рассказывала Гене о коммуналках, но я (уже подготовленная) почувствовала в ней что-то настораживающее, будто она себе на уме. Коля тем временем показывал мне свои пейзажи старой Москвы – приятные гравюры, выжженные на полированных досках. Были они недолго, вскоре распрощались. Мы с Геной попили чай, в 2 часа дня посмотрели новости по телику. И я ушла на метро, поехала на «Белорусскую».

По дороге опять читала Фрейда о Леонардо да Винчи. Читать интересно: у Фрейда есть глубина, стиль, исследовательский анализ, но… потом становится почему-то муторно на душе.

На «Белорусской» пошла сначала в Общество инвалидов, поставили штампик в удостоверении Гены. Потом заходила в соседний дом в отдел субсидий, там заменили ошибочный запрос на зарплату (на имя Гены) – на моё имя. И в 4-м часу дня уже была дома на Ленинградском проспекте. Решила кое-что из обилия своих нарядов забрать на Таганку. Это непривычное изобилие меня просто мучает. Сколько же мне надарили, надавали хорошей одежды за последние годы! И новой, и почти новой! Дарят все: и Баженовы, и Фатины, и Наташа Иванова, и Марина Мухина, и Аллочка вчера… Прямо эпоха материального изобилия.

Из дома с тележкой ушла в 4 под зонтом – на улице дождь. В метро «Динамо», внизу, топчется явно сумасшедший паренёк, обращается ко всем (и ко мне тоже): «Тётя, скажи пожалуйста… пожалуйста, скажи…» Все (и я тоже) проходят мимо – слишком очевидна невменяемость. В метро ехала в тёмном вагоне, и в соседнем вагоне тоже света не было (подумалось о теракте). На выходе из метро «Марксистская» продавалась газета «Завтра». В глаза бросилось название передовицы: «Разгром Ельцина под Сталинградом». Вспомнила, как Гена рассказывал, что Макашов вчера попал в аварию и сломал три ребра, журналисты стали спрашивать его о самочувствии, а он в ответ: «Не дождётесь!» (Взрывной накал повсюду – мнимые заговоры, допросы, опросы…)

На Таганке ещё была в овощном, в булочной и в мастерскую пришла в 5.30 вечера. У нашего парадного топчется Мишка (Машка), «говорит» что-то, суёт лапу. Людмила Яковлевна (вахтёр «Канта») вышла из дежурки, хохочет над ним. Гена меня уже заждался. Сказал, что Васька повадился бегать на пустырь, Гена в ужасе. Обедали. Он прилёг. Я стала делать перестановку в своей комнате: письменный стол задвинула в угол, книжный шкафчик перевернула вверх ногами (чтобы открывался). Гена пришёл мне помогать. Потом я ему позировала: изображая труп, лежала на животе, чуть прикрытая белой простынёй. Умудрилась даже поспать в таком положении. Ещё рисовал с меня беременную женщину в красном халате. Пока стояла, позировала, вспомнились вчерашние документальные кадры по телевизору о 30-х годах, песни тех лет («Товарищ, товарищ, в труде и в бою…», «Нам ли стоять на месте…»). Непреодолимая сила энтузиазма в них, стихия коллективной радости – до головокружения, до звона в ушах. Завораживающий массовый гипноз. Кажется, воистину «нам нет преград ни в море, ни на суше…». У меня из-за этого второй день какие-то фантастические оттенки в настроении…

Ужинали в полночь. Вечером звонила Люда Шергина (что ездит в Лобню на репетиции). Звонил Шульпин (что интеллигенция в шоке от Лебедя, мол, наступает диктатура). Я наводила порядок у себя в комнате, потом – записи (на новом месте). Гена, конечно, смотрел телевизор – много передач о Великой Отечественной войне. Легли уже в 4-м часу ночи. (Недавно где-то прочитала о «человеке после сна» – один просыпается в счастливой реальности, другой сразу осознаёт своё несчастье. Вот когда больше всего жалко человека – когда он просыпается…)

21 июня. Пятница

Таганка. Гена меня поднял в 12 (ночью уснула в 5-м часу). Он уже ходил в соседний офис к охраннику-сварщику Толе, но начальник сказал, что Толя вчера уехал в командировку и будет через неделю. Ольга Ивановна (вахтёрша «Канта») дала Марте сало и кости. Я на кухне делала сырники, Гена сидел, читал мне вслух «Московский комсомолец» о политических делах – историях Сосковца, Коржакова, Барсукова.