Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

Около 4 я ушла в магазины, вернулась через час с кактусом в горшке – нашла по дороге во дворе длинного белого дома. Обедали, варила кисель. Перетаскивали с Геной трубы с тропинок к забору. В 9-м часу пришёл Шульпин, принёс мне читать три журнала – прошлогодние «Звезду» и «Новый мир» и за 1993 год «Дружбу народов». Я пекла шарлотку, они смотрели по телевизору «Итоги», Шульпин даже что-то записывал на бумажке. Потом на веранде пили чай с шарлоткой (удалась). Шульпин бесконечно обсуждал то одного политика, то другого и выдал наконец, что ему надоели интриги в Кремле и во 2-м туре он будет голосовать за народно-патриотический блок («свежо предание…»). Ходили мы с Геной по очереди, искали Ваську на пустыре. Я пошла туда уже в темноте, нашёлся Васька.

Гена показывал Шульпину картину, я убирала посуду с веранды. Ушёл Шульпин в полночь. Гена делал с меня набросок – как дочка тянется к трупу матери. Говорил о Шульпине – как тот рассуждал, мол, «в твоей картине все некрасивы, и потому их не жалко». Я Гене: «В картине главное – выразительность…» Гена лёг в час ночи. Я – около двух.

24 июня. Понедельник

Таганка. Радикулит у Гены никак не проходит, они с Васькой с утра уже меня будили – приходили, уходили, но мне никак не хотелось вставать. Потом услышала громкий продолжительный стук во входную дверь. Подумала, что Гена ушёл куда-то, встала, открыла, а там два мужика-дворника давай ругаться: «Пусть муж ваш выгребет свой мусор из нашего контейнера! Мы нарочно контейнер во двор откатили, он сломан, мусоровозка его не может поднять. А муж ваш туда свой мусор высыпал!» Я им: «Ладно, скажу…»

Оказалось, что Гена дома и просто уснул в зале (бедный, все шишки на него валятся). Я больше уже не ложилась. Время – почти 11 утра. Готовила завтрак. Вдруг Гена встревоженный идёт из зала: «Кто-то по крыше ходит…» Полез на пристройку – никого. Сосед-художник Слава Туренко подметал возле забора у своей мастерской, Гена с ним поговорил с крыши – почему свет погас частично у нас и у них. Потом Гена ходил напротив через дорогу в швейную артель насчёт мусорного контейнера. Этих злых дворников он не видел, но узнал, что мусорный контейнер теперь там совсем ликвидируют и нам придётся носить мусор во двор Суриковского института.

Завтракали. Сегодня жарко даже на кухне. У меня аллергия – чешется глаз, видимо, от вчерашнего яблока (оттого и не выспалась). Вдруг погас свет – везде в доме погас (вот испытания-то Бог посылает…). Гена побежал в соседний дом к художникам. Там был только Толя и электрики, которые, оказывается, заменяли сгоревший кабель. Гена вернулся – и вскоре появился полноценный свет во всём доме. Настроение сразу поднялось.

Я возилась на кухне, Гена в зале писал картину. Мне пришлось ему позировать – почти три часа с перерывами. Всё искал выразительный жест для дочки, которая в отчаянии тянется к трупу матери. В перерывах выходили в сад, и… ком в горле – воздух будто тёплое море с ласковым ветерком. Ветви прямо «Кащеево царство», «там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит…». А на заборе… то появляется чья-то одинокая кисть, то перемещается, то исчезает (видимо, в проулке кто-то с кем-то разговаривает и держится за наш невысокий забор). Я Гене: «Посмотри на эту композицию». Он: «Да… виртуальная реальность». И мы опять в зал – работать. Верхний свет давал интересные эффекты – то ослепительной яркости, то погружения во мрак. Это тоже от шатра высоких деревьев с кронами над крышей, от ветра и переменной облачности. Гене такое непостоянство освещения мешало работать.

Я уже надумала вечером поехать домой – и для проверки, и по делам. Обедали. Мыла посуду, плиту, раковину. Потом решила покрасить белой краской досточку между плитой и кухонным столиком. Гена дал кисточку, красила во дворе. У всех остальных – тихий час. Гена дремал на диване на веранде под абажуром, спина у него болит. Васька рядом зарылся в шубку (Аллочка Смирнова принесла). Марта растянулась во дворе на столе у своей будки.

В 7 вечера пришёл вдруг Толя из соседней мастерской художников (он художник по металлу). Мы его почти не знали, и у нас он ещё не был. Полупьяный хвастунишка. Стал кичиться, что свет – его заслуга, что это он не стал платить электрикам из Мосэнерго за замену кабеля и этим спас нас от расходов. Гена его повёл в зал, показал свою «Коммуналку». Он: «И зачем ты… такую огромную?.. Жить осталось так мало…» Гена утомился от него, предложил ему показать свои работы по металлу, и они ушли. Но уже вскоре Гена вернулся, большого впечатления от его работ не получил…

Я ушла в 8 вечера, поехала домой на Ленинградский проспект. В метро по дороге читала «Хозяйку» Достоевского – такая свежесть текста, умение простыми словами выразить сложные чувства внутренней жизни человека, такая глубина образов… Вот гений! На все времена…