Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

И Гена поехал в МОСХ в Старосадский переулок. Ждал там до двух конца обеда. Потом в канцелярии ему составили и напечатали эту справку. Заведующий хозяйственной частью МОСХа Карапетян справку подписал. И Гена оттуда собрался ехать опять на Бахрушина отдать справку. Но во дворике МОСХа он встретил Лидию Ивановну Селиванову, старую сотрудницу МОСХа, которая работала ещё в прежнем здании правления МОСХа на Беговой. Теперь она работает смотрителем на выставках. Давно они с Геной не виделись. Она была когда-то у нас в мастерской на Столешниковом и стала спрашивать Гену, где теперь у него мастерская. «Товарищеский переулок, 31». – «Как?! Это же дом, где я родилась! И жила и в детстве, и потом, и после войны…» (В общем, та ещё сценка, тесен мир…) Обещала прийти в гости.

Гена поехал в Москомзем на Бахрушина, отдал Роговой справку, и она на ней написала: «Бесплатно». Сказала: «Ждите, вам позвонят, когда оформят регистрацию участка». И Гена поехал домой на Ленинградский. Сначала на метро, потом на Пушкинской площади ждал троллейбуса. Поднялся сильный ветер, и у одного пожилого человека на остановке сдуло шляпу прямо на проезжую часть, унесло под машины. Все стоят, сочувствуют. А Гена тогда вышел (как бывший милиционер), рукой остановил машины, подобрал шляпу и вернул гражданину. Гене все кругом благодарно заулыбались, а одна женщина даже уступила ему место на лавочке.

Дома Гена мне всё это подробно рассказал – про все свои похождения и встречи. Я жарила картошку, обедали, и Гена уснул. Звонила Люда Шергина, я пригласила её в гости в мастерскую 6 апреля, будем впервые там, на Таганке, отмечать мой день рождения (перенесли с четверга на субботу).

Потом Гена проснулся, встал, помылся (уже дали горячую воду), в 7 вечера смотрел ТВ – новости. Был в хорошем настроении и продолжал меня смешить. Рассказал, как Карапетян в МОСХе пьянствовал со своим другом в кабинете, справку подписал на окошке в двери своего кабинета. А Гене говорит: «Извыны, дорогой, мы с ным вмэсты учылыс, это мой друг!» Гена Карапетяну тут же в окошко пожаловался на угрозу – что если художники не внесут деньги на новую теплотрассу, то их мастерские могут «обойти…». Карапетян ему: «Нэ гаруй, дорогой, провэдут прамо к тэбэ, мы ешо ныкогда нэ проыгравалы…» Уехал Гена в мастерскую на Таганку около восьми вечера с большой тележкой, повёз все мои украшения, бусы, веера и кучу старых медных дверных ручек.

Я дома замочила грязное бельё, чинила брюки, стирала. Звонила я Вере Николаевне, она переживает, что Гена не рисует, а всё ремонтирует дом. Мол, «на вашем доме надо написать: „Здесь погибают таланты“». Потом я звонила Гене в мастерскую: не отдать ли мне свой очерк о тёте Фене Ольге Романовне Трифоновой, если она будет делать передачу на ТВ «Русские няни»? Гена сказал, что вряд ли это её заинтересует… Ещё я звонила подруге Тамаре Мараковой – её сноха в субботу родила Наталью, Тамара стала бабушкой. Тамара мне обещала сделать ксероксы всех моих очерков. Я занималась записями, но к часу ночи уже сонливость, легла спать. Дома тоже не жарко, а каково Гене там, в холодной мастерской?..

Ему вечером звонил художник Саша Беслик, всё собирается прийти. Гена грел еду – себе и Марте. Звонил ему Шульпин. Рисовал он картину в зале («больную дочку» в бусах), очень замёрз. Лёг в час ночи.

28 марта. Четверг

Я ночевала дома, встала в 10-м часу утра. Стирала. Собралась и пошла в подвальчик соседнего дома за молоком. Стояла там в очереди, успела прочитать рассказ Набокова «Звонок» (гипнотизирует меня Набоков своим литературным даром). Потом на троллейбусе доехала до «Динамо», села на метро – и в мастерскую на Таганке.

В мастерскую приехала около часа дня. Вчера меня не было в мастерской, и на кухне – «содом». Стол заставлен тарелками, банками, на полу – Васькины блюдца, чашки Марты. Холод, голод, Гена жалуется, что «уже сосёт»… Он чистил тротуар от снега, звонил Борису Овчухову, тот его ждёт позировать для портрета. Гена мне: «А что делать? Тут холодина и темно…» Ветер вчера сорвал плёнку с фонаря (со стеклянной крыши зала), и снег там залепил все стёкла.

Я стала торопиться – грела суп, жарила гамбургеры… Гена начал капризничать: «Хочу вареников! Сделай!» Разозлил меня, говорю: «Я и раньше-то никогда их не делала…» Но тут Гена впустил в дом Марту (я её три дня не видела, соскучилась) – и началось шипение Васьки (Марта ему не давала поесть). В общем, суматоха. Наконец все наелись. И Гена в 2.30 поехал на Верхнюю Масловку в мастерскую к Борису Овчухову.