Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

Завтракали уже в 1-м часу. Приводил Марту. Рисовал «Коммуналку» в зале. Я топталась на кухне. Потом дважды звонила Фатиным – и Гена отпустил меня к ним, чтобы я подарила «Красноярскую газету» с моей статьёй о Михаиле Фёдоровиче, отце Гены (тётя Нюра Фатина – родная тётя М. Ф.). Ещё звонила Вера Николаевна, хочет какие-то свои старые вещи нам отдать. Я уехала к Фатиным около трёх (по старому времени).

Зашла в Таганский гастроном у метро, купила Гале гречку (она просила). Потом – на метро до «Парка культуры». Пришла к ним. Они дома одни, Олечка с мужем и сыном в Бельгии. Конечно, они, как всегда, меня накормили. Я им вытрясла шубу на улице, поставила на шкаф цветок (сами они уже беспомощные). Галя при мне читала статью в «Красноярской газете», очень хвалила, я им газету подписала на память. От них я ушла опять с полной тележкой (вермишель, перловка, молочная смесь, йогурт, старые ёлочные игрушки, гирлянды, шарф, старая колбаса для Марты).

Вернулась на Таганку в 19 (по новому времени). У дверей мастерской топчется Мишка. Гена открыл дверь и на руках потащил его через прихожую и зал во двор к Марте. До меня Гена звонил скульптору Роберту Посядо насчёт гипсовых украшений внизу фасада. Роберт стал Гену высмеивать, мол, будет эклектика, дом Манилова, да ещё бандитов может привлечь. И вообще, мол, для этого надо ехать на «Бабушкинскую» в скульптурный комбинат. При мне уже звонила опять Люда Шергина, что сегодня (а не послезавтра) придёт со своей знакомой из Днепропетровска.

Я успела накормить Гену. Около 8 вечера гости пришли – Людмила Шергина и Людмила Ивановна из Днепропетровска. Она якобы ещё давно в Днепропетровске купила альбом «Автографы войны», потом читала о Доброве в журналах и таким образом стала его поклонницей. Гена им показывал зал, свою картину «Воспоминания о коммуналке», водил по комнатам, гостья из Днепропетровска фотографировала. Потом пили чай, разговаривали. Но когда они узнали, что у Гены диабет, началась отчаянная пропаганда гербалайфа. И примеры приводили, и фотографии показывали, и диктофон свой включали с лекциями – как гербалайф помогает стать здоровым. Гене стало не по себе, и он ушёл рисовать в зал. Они стали агитировать меня. Обещали даже сделать скидку 15 % на «продукт», который стоит 35 долларов. Гена вернулся из зала и наотрез отказался от гербалайфа, а я сослалась на то, что всё зависит от Гены. Сидели они около трёх часов и ушли около 11 вечера неудовлетворённые (я не сразу и заметила у Людмилы Ивановны значок «Всемирная экспансия гербалайфа»). Говорю потом Гене: «Три экспансии идут с Запада – интернет, гербалайф и бахаи».

После них я опять топталась на кухне. Гена привёл в дом Марту – вся мокрая, наигралась с Мишкой от души. Легла я спать во втором часу, тут же у печки сохла, спала Марта. Гена ещё рисовал картину, лёг позднее.

1 апреля. Понедельник

Уже год (с апреля 1995 года) я не работаю – отключили нашу ЭВМ, говорят, что нет договоров, нет денег. Я уже совсем отвыкла от своей работы в вычислительном центре (ГВМЦ НИИРП), видимо, это расставанье навсегда. Да и трудно мне теперь представить себя работающей посменно, как и вообще невозможно уже вернуть прежний уклад жизни…

Таганка. Марта спала со мной в комнате – сушилась (вчера во дворе с Мишкой извозилась, намокла). Спала она спокойно у масляного радиатора, на Васькином месте. Я встала в 9-м часу, выпустила Марту во двор. Гена вставал и снова лёг, плохо спал ночью. Я пила чай и в 10-м часу ушла из мастерской на 45-й троллейбус, поехала в «Инкомбанк».

Взяла в банке деньги, съездила в магазин на Зубовской площади за дешёвым арахисом (вчера там видела) и вернулась в мастерскую около 12 часов дня. Гена ещё спал. Я его разбудила, подняла, торопила в поликлинику к эндокринологу. Завтракали. Он мерил размер углублений под окнами фасада (на случай подбора лепных украшений в скульптурном комбинате), посадил Марту на цепь. В последний момент решил взять с собой свою рабочую тележку (вдруг нам «повезёт» с этими украшениями). И во 2-м часу дня мы пошли на метро: я со своей обычной хозяйственной тележкой, а он – с большой складной садовой.

В метро Гену пускать с большой тележкой не хотели, он ругался, твердил, что он инвалид… Прошли. Доехали до Пушкинской. Потом на троллейбусе – до гостиницы «Советской». И потащились с тележками в поликлинику. Там я его с двумя тележками ждала в вестибюле. Слышала, как он шумел у кабинета врача, чтобы пройти без очереди, убеждал, что на днях сдал анализы. Граждане ему со страстью: «Сядьте и сидите!» А рядом со мной в вестибюле тоже очередь собралась – ждали, когда вынесут листочки самозаписи к врачам. Три женщины начали разговор о врачах – и вот уже сердито спорят о политике, кто за кого. Двум – раньше лучше было жить. А третьей и тогда было плохо (при коммунистах), и теперь невозможно… (Совсем запутались русские люди.)