Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

Ночевала дома, на Ленинградском. Встала в 9, разговелась после голодания. Выносила мусор, зашла в подвальчик соседнего дома. Повезло – купила и молоко, и творог, и кислую капусту. Вернулась домой. Сборы. Из дома ушла с тележкой около 11, поехала в «Инкомбанк». Сняла там деньги (перерасход у меня в этом месяце). Потом ждала 45-й троллейбус на остановке у Политехнического музея. Рядом – платные стоянки. Слышу разговор: «Сколько сейчас стоянка стоит?» – «6 200». Дождалась троллейбуса, поехала на Таганку.

В мастерскую пришла в половине первого дня. Гена как раз провожал нового знакомого – скульптора из Подмосковья Славу Захлебина, друга Виктора Никифорова, бывшего хозяина нашей мастерской. Оказывается, Слава этот сам подошёл, когда Гена чистил тротуар у фасада. Стал вспоминать Никифорова, был уверен, что Никифоров никого не убивал, а труп бомжа ему подбросили. А самого Никифорова, мол, евреи отравили. Но основаниями этой своей версии делиться не стал…

Я на кухне готовила, обедали. Гена показывал, что нового нарисовал на картине. Я опять стала ругать эту накрашенную сумасшедшую дочку в центре картины, мол, какая-то ярмарка, лицедейство. Гена вдруг внял и стал рисовать вместо неё ненормальную скрипачку. Мне это тоже не нравилось, и я ушла на кухню делать свои дела.

Васька гулял на улице и вдруг пролез на кухню в форточку через решётку (впервые увидела такое). Гена попросил немножко постоять (попозировать). Потом я ушла в сбербанк – платила за квартиру. И на трамвае – на «Пролетарку» за яблоками. Вернулась через час, около 5 вечера.

Гена опять заставил позировать, ему нравился новый образ скрипачки. Я, наоборот, критиковала его, спорили. Звонила Нинка: «Я вам послала по 913…» (перепутала слова «послала» и «звонила» – и номер телефона 913 и 914). Я не сразу поняла её, стала что-то отвечать, потом рассмеялась (типичное отставание по фазе у обеих). Потом делала сырники, ели. Ушли работать в сад около 7 вечера.

Работы много. Хотели опять поднимать железо на крышу пристройки, но занялись другим – в конце забора снаружи, где стоят машины, разбрасывали снег и кололи лёд. К Марте в сад пробрался Мишка – и Марта сразу расцвела. Опять они играли, валтузили друг друга. Мы таскали и возили на тележке на помойку старые гнилые брёвна, доски, куски гипса. Гена в проулке разговорился с другом Ардимасова, художником из Вятки (видимо, тот шёл ночевать в мастерскую Олега Ивановича). Оказывается, там у них на 2-м этаже (в старом соседнем здании мастерских художников) даже нет туалета.

Я колола лёд. Гена прибил ушки для висячего замка на дальних высоких дверях-воротах в заборе. Потом лежали в саду на диванах, смотрели на небо и на высокие густые ветви деревьев. Гена рассказал, что позавчера после нашей вечерней ссоры ушёл в тёмный сад и лёг на диван навзничь. Всё ждал, что я приду с повинной (это когда Марта лапу поранила), но меня всё не было. Потом заметил высоко на ветках, как ворона принесла что-то в своё гнездо. Потом над головой увидел яркую звезду, потом другую… Нашёл семь звёзд Большой Медведицы. И подумал: что́ наша ссора по сравнению с вечностью?.. И пошёл сам мириться.

Потом Гена опять говорил про свою картину «Коммуналка» (его постоянный контекст), я опять лезла со своей критикой – и у него стало колоть сердце. Принесла ему старый валидол (другого не было). Стал сосать его – началась изжога…

В дом вернулись около 10 вечера. Закусывали. Смотрели последнюю серию «Иисуса из Назарета» (хорошо играют, до слёз). Уже в 11 вечера позвонила Наташа Иванова, она работает в нашем 40-м почтовом отделении на Ленинградке, видимо, дежурила там. Сказала, что на имя Гены пришла телеграмма от Швыдкого из Министерства культуры с прочувствованным текстом поздравления со званием заслуженного художника. Гена велел ей утром бросить телеграмму в почтовый ящик. Но потом вдруг уже в 11.30 решил сам ехать домой (всё равно, мол, по ТВ нет кино). И уехал.

Звонил мне потом из дома. Опять у него болело сердце, пил валерьянку. Мылся, лёг во 2-м часу ночи. Звонил он Пете Чусовитину, Петя обещал приехать в воскресенье в 2 часа дня – будут укреплять гипсовых львов над окнами фасада.

Я на Таганке занималась записями. Абсолютная тишина, сонливость, зевала… Но вдруг где-то что-то грохнуло во дворе – и у меня сразу душа в пятки. Идти смотреть побоялась. Легла около трёх часов ночи.

18 апреля. Четверг

Гена ночевал дома, на Ленинградском. Звонил мне утром в 9, что уже нашёл в почтовом ящике поздравительную телеграмму от Швыдкого из Министерства культуры. Ходил он на экскурсию в подвал нашего подъезда, где на днях был пожар, забрал оттуда трофеи – обожжённые деревянные наличники, повреждённую складную тележку, рабочие перчатки, полочку для свечки… И поехал в мастерскую на Таганку.