Вдали от безумной толпы

– Нет, уже нет! – нетерпеливо возразил Болдвуд. – Осталось пять лет, девять месяцев и несколько дней. Он исчез без малого пятнадцать месяцев тому назад. Что в этом такого странного, если люди договариваются пожениться чуть более чем через пять лет?

– Пока этот срок еще не прошел, он кажется долгим. Не стоит слишком полагаться на такие слова, сэр. Вас ведь однажды уже обманули. Может, теперь у нее и добрые намерения, но… Она молода.

– Обманули?! Никто меня не обманывал! – вознегодовал Болдвуд. – Тогда, в первый раз, она ничего мне не обещала, а значит, и не нарушала обещания! Если она даст согласие, то выйдет за меня. Батшеба из тех женщин, которые держат свое слово.

IV

Трой сидел в кестербриджской таверне «Белый олень», за столом в углу. Он курил и потягивал из стакана дымящийся напиток. В дверь постучали, и вошел Пеннивейз.

– Видели его? – спросил Трой, указывая компаньону на стул.

– Кого? Болдвуда?

– Нет. Адвоката Лонга.

– Я ходил к нему домой, но его не было.

– Досадно.

– Пожалуй.

– И все же не пойму: если человека считали утонувшим, а он не утонул, какой с него спрос? Лично я к адвокату и не пойду. К чему он мне?

– Так, да не так. Кто изменил имя и все прочее, а теперь продолжает водить за нос жену и весь свет вместе с нею, тот мошенник. В глазах закона он завсегда подлец и завсегда бродяга, и за это его по головке не погладят.

– Ха-ха! Хорошо сказано, Пеннивейз! – воскликнул Трой, смеясь, однако в его голосе звучала некоторая тревога, когда он прибавил: – Вы мне лучше вот о чем скажите. Как думаете: между нею и Болдвудом правда что-то есть? Жизнью клянусь, никогда бы не поверил! Как она, должно быть, меня ненавидит! Выяснили вы? В самом деле она его поощряла?

– Этого мне узнать не удалось. Он как будто впрямь по ней с ума сходит, а про нее сказать не могу. До недавних пор вовсе ничего слышно не было, а вчера стали говорить, будто она на праздник к нему едет. В первый раз, говорят, порог его переступает. После гринхиллской ярмарки они, если люди не врут, от силы двумя словами перекинулись. Верить ли, не знаю, да только она с ним, похоже, не больно любезничает. Держится этак холодно, без всякого участия. Это уж я знаю наверное.

– А я вот не так уверен… Она красива, верно, Пеннивейз? Признайтесь, что за всю свою жизнь вы не встречали более изысканного и роскошного создания. Клянусь честью, когда я увидел ее в тот день, я спросил себя: «Каким же надо быть болваном, чтобы по собственной воле оставить такую женщину?!» Но тогда проклятый цирковой ангажемент мешал мне к ней возвратиться, а теперь я, благодаренье небесам, свободен. – Несколько раз затянувшись табаком, Трой прибавил: – Какова она была вчера?

– По мне, так очень даже хороша. Мою ничтожную персону, правда, почитай и не заметила. Сверкнула взглядом в мою сторону надменно и больше на меня не смотрела. Все равно как я дерево без листов. Она сошла с кобылы поглядеть последнюю выгонку сидра из нынешнего урожая. От езды зарумянилась, дышала часто, и видно было, как грудь у ней вздымается и опадает, вздымается и опадает. Парни, которые яблоки давили, засуетились: мол, осторожно, мэм, не замарайте платья. А она им: «Ничего». Гейб принес ей на пробу свежего сидра, и стала она пить. Пила не по-людски, а через соломинку. Потом говорит: «Лидди, возьми несколько галлонов в дом. Сделаем вино». Я, сержант, был для нее все равно как какая-нибудь щепка в дровяном сарае!

– Надобно мне туда поехать и все самому разузнать. Да, непременно… А Оук по-прежнему первый человек на ферме?

– Похоже на то. Его еще и Болдвуд к себе нанял. Теперь он везде заправляет.

– Верно, непросто такому, как он, ладить с Батшебой?

– Про это я ничего не знаю. Знаю только, что она без него как без рук. Потому он и держится независимо. А у ней-то, кстати, имеются слабые местечки. Только я туда добраться не сумел, черт подери!

– Ох, Пеннивейз, вам до нее как до небес. Уж лучше признайте. Она существо высшего разряда, совсем из другой материи сделана. Однако вы держитесь меня и никого не бойтесь. Ничего вам не сделает моя жена – надменное божество, амазонка, Юнона (так звали римскую богиню). Надо хорошенько во всем разобраться. Придется, кажется, немало похлопотать.

V

– Ну? Какова я сегодня, Лидди? – спросила Батшеба, в последний раз оправляя платье, перед тем как отойти от зеркала.

– Никогда прежде не видала, чтобы вы были так хороши. Разве только тогда, назад тому полтора года, когда вы, вся такая рассерженная, в кухню вошли и стали браниться за то, что мы о вас с мистером Троем говорили.

– Все, должно быть, подумают, что я вознамерилась покорить мистера Болдвуда, – пробормотала Батшеба. – Болтать об этом станут. Боюсь я идти. И не идти боюсь: этим я могу его ранить.

– Коли уж идти, то одеться проще вам никак нельзя. Проще только холщовый мешок. Сегодня вас не платье красит, а волнение.

– Не понимаю, что со мной творится. Мне то тяжко, то весело. Хотела бы я и дальше жить так, как прожила этот год: без надежд и без страха, без радости и без горя.