Вдали от безумной толпы

Болдвуд замолчал. На несколько минут вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь отзвуками музыки и смеха. Затем послышался шум легкого экипажа, который ехал вниз по склону с холма. Двуколка остановилась у ворот. Болдвуд поспешил обратно к двери, отворил ее и в лучах, осветивших тропинку, увидел Батшебу.

Ему удалось скрыть свои чувства под маской обыкновенной приветливости. Работники слышали, как фермерша, негромко смеясь, попросила извинить ее за опоздание. Болдвуд ввел гостью в дом, и дверь опять затворилась.

– Боже праведный! А я-то думал, у него эта блажь давно прошла! – воскликнул один из мужчин.

– Коли ты так думал, то ты, значит, совсем не знаешь нашего хозяина, – ответствовал Сэмуэй.

– Худо будет, если он поймет, что мы его слышали, – заметил третий из собравшихся.

– Зря мы раньше к нему не подошли и всего не выложили, – подхватил первый.

– Стало быть, дело грозит еще большей бедой, чем мы думали. Бедный мистер Болдвуд! Тяжело ему придется. Хотел бы я, чтобы Трой жарился… Прости мне, Господи, такие желания! И все-таки дрянь тот человек, который шутит с женой такие шутки. Как только он здесь появился, дела в Уэзербери под гору пошли. Теперь меня в дом ноги не несут. Заглянем сперва к солодовнику Уоррену, а, соседи?

Сэмуэй, Толл и Смоллбери, выйдя из ворот, направились в солодовню, а другие вошли в дом. Окно старого Уоррена, как всегда, было освещено. Трое друзей приблизились к его жилищу не с улицы, а со стороны сада. Вдруг Смоллбери, шедший немного впереди, остановился и прошептал:

– Тс-с-с! Глядите-ка!

В свете, который лился через стекло, они увидали, помимо плюща, увивавшего стену, человеческую голову.

– Подкрадемся поближе, – тихо сказал Сэмуэй.

На цыпочках подойдя к солодовне, друзья убедились в том, что сомнения их были напрасными: перед ними стоял Трой. Он заглядывал в окно, очевидно прислушиваясь к разговору между Оуком и Уорреном, чьи голоса доносились изнутри.

– Пирушка-то в ее честь, верно? – сказал старик. – Это только для виду веселье к Рождеству приурочили?

– Не могу сказать.

– Так оно и есть, ты уж мне поверь. Дивлюсь я на Болдвуда! Ну не дурак ли? В его-то годы сохнет по бабе, а ей и дела до него нет!

Увидав Троя, Сэмуэй, Толл и Смоллбери тихо удалились, как и пришли, через сад. Отойдя от солодовни так, чтобы их не услышали, три друга, как один, остановились.

– Струхнул я немного, когда лицо его увидел, – признался Толл, тяжело дыша.

– Мне тоже не по себе стало, – ответил Сэмуэй. – Как нам быть-то?

– По моему разумению, это не наше дело, – пробормотал Смоллбери с сомнением.

– А то чье же? Это всехнее дело! – возразил Сэмуэй. – Хозяин того и гляди не по той дороге пойдет, да и хозяйка впотьмах блуждает. Надобно сейчас им все рассказать. Ты, Лейбен, лучше ее знаешь. Ступай и скажи, что у нас, мол, есть к ней разговор.

– Не гожусь я для этого, – забеспокоился Толл. – Пускай Уильям идет. Он старший.

– Я впутываться не желаю, – ответил Смоллбери. – Уж больно дело муторное. Вот увидите: с минуты на минуту он сам к ней явится.

– А ежели нет? Откуда нам знать? Ступай, Лейбен.

– Ну ладно, коли так надобно… – неохотно согласился Толл. – А сказать-то что?

– Просто попроси хозяина.

– Ой нет, я с мистером Болдвудом говорить не смогу. Лучше уж с хозяйкою.

– Хорошо, зови ее, – согласился Сэмуэй.

Когда Лейбен входил в дом фермера, веселый шум вырвался наружу, подобно волне, накрывшей собою пустынный берег. Едва дверь затворилась, все звуки пирушки вновь слились в приглушенное бормотание. Сэмуэй и Смоллбери стали ждать, временами поеживаясь от легкого ветра и оглядывая темные верхи деревьев, плавно колеблющиеся на фоне неба. Казалось, будто происходившее в доме нисколько не занимало приятелей. Один из них принялся было ходить взад-вперед, но вскоре остановился, решив, по-видимому, что для прогулки не время.

– Верно, Лейбен уже разыскал госпожу, – сказал Смоллбери, прерывая молчание. – Может, не захотела она с ним говорить?

Дверь открылась, и Толл вышел.

– Ну? – в один голос произнесли оба приятеля.

– Не стал я ее спрашивать, – пробормотал Лейбен. – Там народ из кожи вон лезет, чтобы разгуляться. Пока веселье как-то не от души идет, хотя все есть, чего только пожелать можно. Делайте со мной что хотите, а мне духу не хватило в конец праздник расстроить.

– Пойдемте-ка все вместе, – мрачно сказал Сэмуэй. – Ежели случай подвернется, может, я с хозяином потолкую.

Перешагнув порог, друзья очутились в зале, которая и была избрана местом празднования, как самое просторное помещение в доме. Парни и девушки приготовлялись плясать. Батшебу это привело в растерянность: еще молодая и стройная, она в то же время ощущала гнет своего солидного положения. Подчас ей и вовсе казалось, что являться на праздник не следовало. Вместе с тем, не приди она, это было бы с ее стороны неучтивостью. В конце концов она выбрала средний путь, решив заехать на часок, а потом незаметно удалиться. Она дала себе обещание не танцевать, не петь и вообще не принимать в торжестве деятельного участия.