Вдали от безумной толпы

Недоуменные взгляды гостей обратились к Болдвуду, стоявшему у камина. За его спиной находилась подставка, предназначенная, как заведено в фермерских домах, для двух ружей. Когда Батшеба вскрикнула от прикосновения своего супруга, мучительное отчаяние сменилось на лице Болдвуда иным выражением: вены набухли, глаза вспыхнули безумным блеском. Он быстро обернулся, схватил одно из ружей, двуствольное, взвел курок и выстрелил в Троя. Тот упал.

Расстояние между стрелявшим и целью было так мало, что вся дробь, не рассеявшись, вошла в тело, как пуля. Упавший издал протяжный гортанный стон, мускулы его сократились, затем он вытянулся, расслабился и застыл.

Тем временем Болдвуд, полускрытый облаком дыма, производил новую манипуляцию с ружьем. Привязав к курку платок, он ногою направлял ствол на себя. Сэмуэй, который первым из всех заметил это и сумел преодолеть оцепенение, бросился к хозяину. Тот дернул за платок. Ружье выстрелило, но, благодаря проворству Сэма, успевшего ударом отвести дуло в сторону, поразило лишь потолочную балку.

– Все равно, – произнес Болдвуд, тяжело дыша. – Я приму смерть иначе.

Оттолкнув Сэмуэя, он подошел к Батшебе и поцеловал ее руку. Затем надел шляпу, отворил дверь и вышел в темноту. Никто не подумал его остановить.

Глава LIV После потрясения

Болдвуд вышел на дорогу и зашагал в сторону Кестербриджа. Спокойной размеренной походкой он миновал Йелберийский холм и мертвую равнину, затем поднялся на Меллстокский холм, пересек вересковую пустошь и незадолго до полуночи был уже в городе. Улицы опустели. Волнующиеся огни фонарей освещали только окна лавок, закрытые серыми ставнями, да белую мостовую, от которой гулко отдавались шаги Болдвуда. Повернув направо, он остановился перед массивною каменною аркой ворот, подбитых железом. Это был вход в тюрьму. При свете висячей лампы несчастный путник отыскал шнурок и позвонил. В открывшееся оконце показалось лицо привратника. Болдвуд подошел ближе, что-то тихо произнес. Через некоторое время появился еще один человек. Дверь открыли и через несколько мгновений закрыли за Болдвудом. С тех пор он более не бродил по белому свету.

К тому времени все селение Уэзербери уже было охвачено волнением. Едва ли остался хоть один житель, не слыхавший о безумном поступке, коим Болдвуд положил конец веселью. Не считая присутствовавших на празднике, Оук узнал о трагедии одним из первых. Войдя в залу минут пять спустя после того, как ушел Болдвуд, он увидел ужасающую сцену. Мужчины стояли в совершенной растерянности, женщины жались к стене, как овцы в грозу. Батшеба сидела на полу, положив к себе на колени голову Троя, и одной рукой крепко держала его руку, а другой прижимала носовой платок к ране на груди, хотя кровь вовсе и не шла. Испытав потрясение, она вновь сделалась самою собой. Временное оцепенение прошло, и вернулась способность к действиям, которые теперь требовались.

Способность сохранять мужество в горе, к чему так часто призывают нас философы, в действительной жизни представляет собою редкость, потому-то все были поражены самообладанием Батшебы. Ее поступки, не только теперь, но и всегда, совпадали с убеждениями. Она редко рассуждала о том, чего не намеревалась осуществлять. Это была женщина, сделанная из той материи, из которой делаются матери великих людей. От ей подобных рождаются те, о ком злословят на званых чаепитиях, кого боятся лавочники, но кто может снискать себе всеобщую любовь в тяжелые минуты.

Войдя, Оук тотчас увидел тело Троя, покоящееся на руках жены посреди просторной пиршественной залы.

– Габриэль, – произнесла Батшеба, обратив к вошедшему лицо, которое он узнал только по чертам, ибо оно утратило и цвет, и выражение. – Немедленно скачите в Кестербридж за доктором. Полагаю, необходимости уже нет, и все же поезжайте. Мистер Болдвуд застрелил моего мужа.

Произнеси Батшеба трагический монолог, он не прозвучал бы с такою силой, с какой прозвучали эти простые тихие слова. Услышав их, каждый из присутствовавших как будто очнулся. Разрозненные искаженные образы наконец-то сложились в глазах людей в единую картину.

Оук, не вдаваясь ни в какие подробности происшедшего, поспешно вышел, оседлал коня и ускакал. Лишь проехав более мили, он понял, что, пожалуй, лучше было бы послать кого-нибудь вместо себя, а самому остаться подле Батшебы. Как же Болдвуд мог совершить такое? В последнее время он ходил сам не свой: не следовало спускать с него глаз. Разразилась ли ссора? Как Трой оказался в фермерском доме? Какой эффект произвело появление человека, которого все считали покоящимся на дне морском? Толки, бродившие по деревне, дошли до Габриэля и отчасти подготовили его к случившемуся, однако не успел он взвесить услышанное, как трагедия уже произошла.

Думать о том, чтобы отправить в город другого гонца, было поздно, и Оук продолжил путь. Когда до Кестербриджа оставалось около трех миль, бесчисленные вопросы, занимавшие его ум, помешали ему разглядеть широкоплечую фигуру путника, шедшего в ту же сторону вдоль темной изгороди.