Вдали от безумной толпы

Вследствие того, что Уэзербери отделяло от города немалое расстояние, время было позднее, а ночь выдалась темной, мистер Олдрич, доктор, вошел в дом лишь спустя более трех часов после рокового выстрела. Оук задержался в Кестербридже, поскольку обязан был сообщить о случившемся властям. Тогда он узнал, что Болдвуд уже явился в город и предал себя в руки правосудия.

Тем временем врач, войдя в залу, где случилось убийство, нашел ее темной и пустой. Только в задней половине дома, на кухне, ему удалось разыскать старика, который сказал:

– Она забрала его к себе, сэр.

– Кто? – спросил доктор.

– Миссис Трой. А мистер Трой был уже совсем мертвый.

Это сообщение поразило доктора.

– Она не имела права. Будет произведено дознание. Ей следовало ждать, пока ей скажут, что делать.

– Да, сэр. Люди говорили: «Вы бы, мэм, повременили. Пускай приедет человек, который знает, каков порядок». А она: «Нет мне дела до порядка. Пускай хоть все курунеры Англии сюда съезжаются, а я не позволю, чтобы тело дорогого мужа лежало тут брошенное и народ на него глазел».

Мистер Олдрич незамедлительно поднялся на холм. Первым живым существом, встретившим его в доме Батшебы, была Лидди, чья фигурка за последние несколько часов как будто стала еще меньше.

– Что уже сделали? – спросил врач.

– Не знаю, сэр, – ответила девушка, прерывисто дыша. – Это все моя хозяйка.

– Где она?

– С ним, сэр, наверху. Когда его внесли в верхний этаж, она сказала людям, что больше ничего не нужно. Они ушли, и тогда она велела мне наполнить ванну, а потом сказала, чтобы я легла, потому что у меня больной вид. Она заперлась с ним и никому не позволила входить. Но я все-таки решила в соседней комнате остаться, на случай если занадоблюсь. Больше часа было слышно, как хозяйка ходит туда-сюда, хотя выглянула она только раз: за свечками. Прежние дотла догорели. Она велела дать знать, когда придет доктор или мистер Тердли, сэр.

Священник в сопровождении Оука явился в тот же момент, и трое мужчин под предводительством Лидди Смоллбери поднялись по лестнице. В доме было тихо, как в могиле. Приблизившись к двери хозяйской спальни, Лидди постучала. Послышался шорох платья, ключ повернулся в замке, и дверь приотворилась. Лицо Батшебы казалось спокойным, почти застывшим. Она походила на изваяние Мельпомены, в которое вдохнули немного жизни.

– Мистер Олдрич, наконец-то вы пришли, – произнесла Батшеба еле слышно и раскрыла дверь шире. – Ах, и вы здесь, мистер Тердли. Все сделано, и теперь всякий может на него смотреть.

Она вышла, пересекла площадку лестницы и исчезла в другой комнате. Пришедшие заглянули туда, где теперь царила смерть: на комоде в глубине спальни горели свечи, освещая нечто прямое и длинное, завернутое в белую ткань. Вокруг все было аккуратно прибрано. Оук и священник остались ждать у порога, а доктор вошел. Выйдя через несколько минут, он сказал приглушенным голосом:

– Все и вправду уже сделано. Убитый раздет и, как полагается, облачен в саван. Подумать только, она ведь сущее дитя! У нее, должно быть, нервы стоика!

– Нет, только сердце жены.

Услыхав эти слова, произнесенные шепотом, мужчины обернулись: Батшеба стояла подле них. Словно в доказательство того, что проявленная ею стойкость возникла не сама собой, но явилась следствием усилия воли, она тихо упала, утонув в бесформенном ворохе собственной одежды. От нее более не требовалось сверхчеловеческого напряжения, и, стоило ей это осознать, силы тотчас иссякли.

Батшебу перенесли в соседнюю комнату. Врачебная помощь, уже ненужная Трою, понадобилась его вдове. Ее уложили в постель. Обморок не раз повторялся, что поначалу внушало доктору серьезную тревогу. Когда же он сказал, что жизнь больной вне опасности, Оук покинул фермерский дом, а Лидди осталась в комнате Батшебы, где и провела долгие томительные часы той злосчастной ночи, слушая тихие стоны: «Это я виновата! Как мне теперь жить!? Боже, как жить?!»

Глава LV Март. «Батшеба Болдвуд»

Перенесемся в месяц март, в ветреный день без солнца, без мороза и без росы. На Йелберийском холме, примерно на середине пути из Уэзербери в Кестербридж, собралось множество людей. Взгляды большинства из них то и дело обращались вдаль, на север. Толпа, состоявшая из нескольких копьеносцев, двух трубачей, а в основном из зевак, обступила экипажи, в одном из которых сидел шериф графства. Среди зрителей были уэзерберийцы, в том числе Когген, Пурграсс и Каин Болл. Они взобрались на площадку, выровненную для того, чтобы повозки могли переезжать гребень холма.

Через полчаса ожидания в той стороне, куда все смотрели, возникло облачко пыли. Вскоре тарантас, везущий одного из двух судей Западного округа, поднялся по склону и замер на вершине. Трубачи заиграли, изо всех сил раздувая щеки, судья переменил экипаж и в сопровождении шерифа и копьеносцев направился к городу. В отличие от других зевак, уэзерберийцы не присоединились к процессии, а вернулись к прерванной работе.