Вдова Хана

— Мне хорошо…, — скромно опуская взгляд и чувствуя, как краска приливает к щекам, и я слышу, как он усмехнулся, услышав наши слова. Они интимней любых других слов.

— Будет лучше, — обещает срывающимся голосом. И у меня все ноет и пульсирует от этого обещания. Любовь в самом эпицентре безнадежности, на краю встречи со смертью.

Привыкшая к его напору, к дикой агрессивности я оглушена этими нежными и сладкими ласками. Словно он изучает мое тело снова. Как невозможно осторожно касается груди, обводя указательным пальцем окаменевшие соски, сжимает указательным и большим пальцем, перекатывая, сдавливая самые кончики, и на подушки его пальцев выступает капля молока, вызывая во мне адскую дрожь и жалобные стоны в его ласкающие губы, в его извивающийся медленными толчками язык, сплетающийся с моим языком.

Зачерпнул воды и облил мое тело, и каждая капля скатилась по разгоряченной коже, оставляя после себя горящие следы, и он слизывает эти, оставляя другие, чтобы пылали, жгли, просачивались в вены, врастали в мясо.

Ощутила горячие губы на своей груди, и истомой пронизало все тело, выгнуло назад, заставляя впиться руками в его волосы, притянуть, заставить впиться сильнее. Язык Хана трепещет на самом кончике сосков, зубы царапают, прикусывают.

— Не могу больше… — жалобно простонать и сдавить его запястья. — Я больше не могу терпеть, прошу, умоляю.

И он знает это, я вижу в горящем взгляде, в дрожащих губах, в стиснутых челюстях.

— Можешь, — приподнял за ягодицы так, чтоб в воде обхватила его бедра ногами, чувствуя, как по животу скользнул вздыбленный, твердый член, — ты даже не представляешь, как много ты можешь.

Ладони ласкают спину в воде, опускаясь ниже, к ягодицам, проникая между ними, проводя пальцами по складкам лона. С воплем выгибаюсь назад, закатывая глаза, с надеждой, что сейчас эти пальцы дадут мне то, что он обещал, а они лишь растирают плоть, скользят у самого входа, дразнят, то чуть проникая внутрь, то выскальзывая наружу, не касаясь зудящего узелка.

Меня начинает трясти от дикого возбуждения. Опьяненная, совершенно растерянная, ни о чем уже не могу думать, только о его пальцах на моей плоти. Какое бледное у него лицо, какие острые и резкие черты, словно искаженные в мучительной пытке, и глаза горят дикостью. Как же он сдерживается и старается быть нежным со мной. Как будто в черных зрачках беснуются все демоны ада, и они бы хотели разодрать меня на куски… но потом. Не сейчас и не здесь.

Как же сильно твердеет низ живота, словно сжимается судорогой.

— Пожалуйста, — жалобно со слезами, доведенная до отчаяния ожиданием.

— Сейчас будет хорошо… — как же сладко звучит это обещание, касаясь пальцами пульсирующего в ожидании клитора, сдавливая его одним сильным движением и срывая меня в бездну. Растирая мощно, быстро, уверенно. Впилась двумя руками ему в волосы, закрывая глаза, содрогаясь всем телом, выгибаясь, хватая воздух широко открытым ртом, быстро выдыхая, выдыхая, выдыхая, чтобы вдохнуть уже криком, содрогаясь в оргазме, прижав его голову к своей груди, сдавливая бедрами его бедра, и тут же ощутить, как насадил меня на себя вот такую вот извивающуюся, стонущую, сжимающуюся в спазмах наслаждения. Задыхаясь, впиваюсь в его губы своими дрожащими губами. Он внутри меня, и мое тело все еще сокращается, сжимая его член ритмично и сильно. Наполненная до краев, ослепленная нереальностью и обрушившимся удовольствием, как бальзамом для уставшего, истерзанного тела.

С сумасшедшей страстью смотрю на его лицо, в его глаза и хочу, чтобы и ему было хорошо, чтобы он кричал для меня, стонал мне в губы. Пусть скажет мое имя…

Но вместо этого он приподнимает меня и насаживает на себя дьявольски медленно, облизывая мою шею, выдыхая в нее раскаленным дыханием.

— Тебе хорошо? — шепотом на ухо, кусая за мягкую мочку, ощущая, как в ответ дернулся внутри член, разбух еще сильнее.

— Пи**ец как хорошо…птичка. — сквозь стиснутые зубы.

Его нежная грубость сводит с ума, заставляет взвиться от накатывающей волны возбуждения, и я, впиваясь в его плечи, приподнимаюсь, чтобы насадиться самой, но он сдавливает мою талию, обездвиживая, не давая пошевелиться. Смотрит исподлобья. Уже похожий на себя, возбужденный и дрожащий от похоти дьявол.

— Нееет…иначе я взорвусь.

Хрипло, обреченно.

— Взорвись, — шепотом в его шею, не выдерживая и кусая кожу, зажимая зубами и наслаждаясь вкусом во рту.

— Позже.

— Сейчас, — нагло, двигая ягодицами. Сдавил сильно за талию.

— Хочу…чтоб не кончалось…слышишь? Не кончалось…Бл********дь!

И сорвался, быстрыми зверскими толчками. Сильнее, сильнее, сильнее. С такой скоростью, что меня всю трясет от этого напора. А он насаживает меня на себя с диким ревом, с громким воплем на одной ноте, пока не затрясся, сдавливая обеими руками, закатив глаза в кайфе, изливаясь внутри горячими струями, пульсируя, вбиваясь сильнее и глубже. И меня уносит следом за ним острой и резкой вспышкой экстаза. Пронизало все тело. Вспороло прохладную от воды кожу, но горящую изнутри.