Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Действие развертывается главным образом на фоне Молдавии, раздираемой войною между турками и русскими, в которой сочувствие населения целиком на стороне последних, с которыми его связывает общая с ними православная вера.

Трудно представить себе, что подобная книга издана под игом большевиков! Советского в ней даже самый настороженный взгляд ничего не уловит…

Наоборот, она пронизана религиозными мотивами, редкими теперь и на Западе, и воспевает величие Российской Империи в тонах самого искреннего патриотизма.

Наряду с историческими событиями, одной из существенных сюжетных линий является восстановление разрушенной церкви в деревне Салкуца на берегу Днестра.

В предисловии И. Дедков вполне справедливо сравнивает Друцэ с Федором Абрамовым[191] и с Грантом Матевосяном; все трое, конечно, – подлинно народные писатели, хотя и отражают быт трех разных народов.

Он же сообщает нам следующие биографические данные: «Ион Пантелеевич Друцэ родился в 1928 году в Молдавии, в крестьянской семье. Учился в сельской школе, работал секретарем сельсовета, сотрудничал в газетах, стал журналистом, окончил высшие литературные курсы. Первая книга рассказов на молдавском языке вышла в 1963 году, первая книга на русском – 5 лет спустя… Роман “Белая церковь” – первый исторический роман писателя».

Процитируем, в заключение, еще один кусочек из того же предисловия: «Произнесем и это имя: Ион Друцэ. Но отзовемся на него и скажем прежде всего не о прекрасных восходах-закатах в воспетой им Сорокской степи, не о гудящих день и ночь телеграфных проводах, разносящих по степи тревогу, а о древнем шляхе народного оптимизма, на который этот писатель, как бы ни было трудно, всегда умел выбраться. Этот шлях пролегал и через Сорокскую степь, и через все остальные окрестные пространства, черезо всю жизнь. Но так ли просто было найти тропку, которая к нему выведет? И так ли беспечально и легко идти тем шляхом?»

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 12 августа 1989 г., № 2036, с. 4.

Е. Ольшанская [192] . «Сиреневый час» (Киев, 1991)

В этой небольшой книжке собраны, бесспорно, талантливые стихи, посвященные главным образом природе, и почти исключительно украинской (в частности, Киеву и его окрестностям). Пейзаж переплетается, впрочем, и органически сливается с переживаниями поэтессы, как, например, в строках, давших название сборнику в целом:

Сиреневый час: полусвет, полумгла.
Прощание с домом, в котором жила…

Или, в других:

День отлит из янтаря,
Листьев тихое паренье.
Хоть и поздняя заря
Все равно – благодаренье.

Или еще (с оптимистическими нотами, редкими в творчестве Ольшанской):

Пахнет травами: завтра «Троица»,
Это значит, лето в зените…
Все устроится, все устроится,
Лишь на жизнь с доверьем взгляните.

Важное место занимают ссылки на любимых автором мастеров, среди коих она специально называет следующих:

Ахматова, Тарковский, Мандельштам, Самойлов[193], Чичибабин[194], Петровых[195].

Сдается, однако, что на деле более сильное влияние оказали на нее другие предшественники, сравнительно недавние и более старые.

Отметим два стихотворения о Гумилеве. Одно начинается такими строфами:

Стихи возвращены и празднуется дата,
Для жаждущих удить – сейчас особый клев.
Но не могу простить того, что был когда-то
У юности моей украден Гумилев.
Как пламенен поток пульсирующей крови,
Как молодость поет из-под его пера!
И Африка живет в невыгоревшем слове
Предсмертного почти – волшебного «Шатра».

Из второго выпишем

И стихи звучат как заклинанье,
Одаряет мужеством строка.

Ольшанская права: стихи Гумилева в первую очередь – для молодежи, лучше всего способной его понимать. В этом смысле нам, нашему поколению, еще юными вырвавшимся за границу из советского ада, повезло: мы смогли тогда же прочесть и полюбить дивного поэта дальних странствий, запрещенного в ту пору и надолго еще оставшегося под запретом для жителей Империи Зла.

Упомянем тоже стихотворение «Памяти Максимилиана Волошина»:

Повсюду степь да степь с полынными дарами,
Цветут по сторонам скупые деревца,
А дальше – гребни гор, и на одной ветрами
Изваяно лицо поэта – мудреца.