Вечные ценности. Статьи о русской литературе

В остальном, чего не отнимешь, дорожные записки экс-революционера, эволюционирующего к славянофильству, Василия Ивановича Кельсиева набросаны живо, метко, с задором, и читаются с удовольствием, даже если местами и раздражают своей предвзятостью. Однако, сколь опасна роль предсказателя! Он вот заверяет, что Польша не возродится. Возродилась! – правда, чтобы вновь скатиться под власть угнетателей, худших, чем когда-либо прежде. Но верно и опять еще восстанет, как Феникс из пепла: великий народ с подлинно великой культурой убить трудно. Finis Poloniae уже не раз наступал; и всегда – не окончательный.

«Современник», рубрика «Библиография, Книжное обозрение», Торонто, 1979 г., № 43–44, с. 258–265.

Мемуарная литература

«Жизнь Николая Гумилева» (Москва, 1991)

Эти «воспоминания современников» чрезвычайно содержательны. Многие материалы совершенно новы. В том числе подробное описание предков Гумилева и всей его семьи, составленное его старшей сестрой (от другой матери) А. Сверчковой.

Некоторые другие сообщения, – невестки поэта А. Гумилевой, В. Неведомской, – нам уже известны по публикациям в «Новом Журнале», но представляют большую ценность; хорошо, что они отныне доступны читателям в России.

Удивляют (хотя это – вещь обычная) противоречия мемуаристов. Даже в таком, казалось бы, простом, вопросе, как рост Гумилева. Большинство свидетелей, в том числе людей к нему близких, говорят, что он был высокого роста (иные даже добавляют очень). Но другие пишут «среднего» и даже «низкого»!

Составители комментариев, за что надо их поблагодарить, не пытаются отрицать участие Николая Степановича в таганцевском заговоре. Зато они весьма упорно выражают сомнение в его монархических взглядах, видя в них только позу и браваду.

Нам сдается, что это «попытка с негодными средствами». Гумилев свои взгляды выражал многократно, перед самыми разными людьми, и не имея к тому никакого расчета (скорее, наоборот).

Тот факт, что он, в литературной среде и в обществе, не затевал политических споров и имел хороших знакомых и друзей из числа лиц с иными убеждениями (республиканскими и даже советскими) доказывает только то, что он был хорошо воспитан и отличался широкой терпимостью.

Настолько же неубедительны и ссылки на то, что в заговоре Таганцева принимали участие люди различной ориентации, в частности эсеры. Это был заговор против большевиков. Ничего нет странного, если в него входили представители различных партий и направлений.

В примечаниях воспроизведены прекрасные слова о Гумилеве А. Куприна: «Да, надо признать, ему не чужды были старые, смешные ныне предрассудки: любовь к родине, сознание живого долга перед ней и чувство личной чести. И еще старомоднее было то, что он по этим трем пунктам всегда готов был заплатить собственной жизнью».

Многие высказывания, – Е. Полонской, Н. Павлович, отчасти даже и Н. Тихонова, – неприятно читать, в силу их враждебности Гумилеву или, по меньшей мере, стремления от него отгородиться. Но и они, конечно, нужны: в них проявляется дух эпохи.

Разочаровывают своей неожиданной пошлостью соображения К. Чуковского с очень неумными насмешками над африканскими стихами поэта.

Совсем уж идиотский отзыв о Гумилеве сделал Горький, о чем передает В. Рождественский: «Описывает всякие убийства и страсти… а сам крахмальные воротнички носит». В чем же тут, собственно, противоречие? Еще Пушкин констатировал:

Быть можно умным человеком
И думать о красе ногтей.

Для Горького Гумилев был «не русским» писателем. Вероятно, автор «Буревестника» полагал, что русский писатель должен трактовать только о Чухломе. Но опять же, а как быть тогда с Пушкиным? А что до «страстей», Гумилев-то, путешественник и кавалерийский офицер их, несомненно, повидал за жизнь больше, чем Алексей Максимович!

И. фон Гюнтер (тут – в плохом переводе с немецкого) рассказывает историю Черубины де Габриак, оставляя, видимо, много недоговоренного и не всегда будучи искренним. Во всяком случае, Гумилев вел себя в этом темном деле как джентльмен; и он, и Волошин явились, к несчастью, игрушками в руках этой взбалмошной женщины.

Очень хорошо, что книга раз навсегда кладет конец рассказам, будто Ленин хотел отменить казнь Гумилева. Приведены его подлинные слова в ответ на хлопоты: «Мы не можем целовать руку, поднятую против нас».

Нет нужды приписывать Ильичу чрезмерную гуманность, которою он отнюдь не грешил.

Ценной информацией является, – как будто в первый раз публикуемое в печати, – указание имени той девушки, которой Гумилев посвятил свой цикл любовных стихов, самых замечательных во всей русской литературе, под названием «К Синей Звезде»: Елена Карловна Дюбуше.

До сих пор мы только и знали ее христианское имя, Елена:

И всю ночь я думал об Елене,
А потом томился целый день.