Вечные ценности. Статьи о русской литературе

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 29 января 1994 г., № 2269, с. 2.

«Марина Цветаева. Неизданное. Семья: история в письмах» (Москва, 1999)

Книга – исключительно увлекательная; и не только для тех, кто любит Цветаеву.

Эта переписка между Цветаевой, Волошиным, Эфроном[201] с его сестрами, и между другими лицами, есть история целой эпохи, вернее нескольких различных эпох, и каких интересных! Серебряный век, первые годы революции, русская эмиграция (в Чехословакии и во Франции), затем страшные сталинские годы у нас на родине.

Ценность большого тома, в 500 с лишним страниц сильно повышается еще тем, что он снабжен фотографиями большинства действующих в нем лиц.

Читатель найдет тут отражение высокой культуры русского общества в годы перед роковым крахом, драматических чувств и порывов фигурирующих тут персонажей, равно как и их интеллектуальных интересов, всякого рода, вплоть порою до жутковатых; и, во всяком случае, он найдет тут много для себя неожиданного.

Действия самой Цветаевой и ее окружения часто рисуются иначе, чем мы привыкли себе представлять.

Хотелось бы проследить позорную эволюцию С. Эфрона, от участия в Белом Движении до службы чекистам; но это как раз остается не слишком ясным. Видно только, что немалую роль сыграло озлобление против французов, довольно-таки распространенное у русских во Франции, но, разумеется, никак не могущее быть оправданием переходу во стан большевиков.

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 29 апреля 2000 г., № 2593–2594, с. 5.

«Марина Цветаева. Николай Гронский» (Москва, 2003)

Переписка Цветаевой с молодым, трагически погибшим поэтом, датирующаяся 1928–1933 годами, неожиданно интересна. Из нее видно, что Гронский[202] сильно отличался от предметов нелепых увлечений Марины Сергеевны, интеллектуально ничтожных и морально отталкивающих: Родзевича или посредственного, незначительного Бахраха. Он, напротив, в культурном отношении и по своим литературным интересам стоял с поэтессой на примерно одном уровне.

Благодаря этому в письмах содержатся высказывания, иногда очень интересные, Цветаевой (и, понятно, Гронского тоже) о писателях и поэтах, как Рильке, Цвейг, Ромэн Роллан, Гете. В том числе очень любопытные мысли о Льве Толстом (о которых Гронский справедливо замечает: «умнейшие!»).

Многое говорится и о других вопросах и, помимо прочего, ряд деталей существенно дополняют наши сведения о повседневном быте цветаевской семьи в парижский период.

Отметим ее слова о себе, что она «христианка невыправимая» (а ее некоторые исследователи пытаются изобразить атеисткой!). Хотя ее размышления о христианстве и не выглядят вполне ортодоксально; как часто и в других вопросах, ее верования носят резко индивидуальный характер.

Дружба не мешает ей видеть сравнительную слабость юного поэта во сфере творчества, где она дает ему ряд ценных советов.

О политике в письмах мало, но в оценках исторических событий оба корреспондента сходятся; например, о французской революции, о которой процитируем стихи Гронского:

Ты священною станешь, машина,
Обагренная кровью святых.
И тебя я точу, гильотина,
Острый нож – металлический стих.

Отметим проницательные слова матери Гронского (талантливой скульпторши) по поводу Мура: «Нельзя жить ребенком, нельзя, чтобы кроме – ничего, нужен противовес (Бог, работа, любовь…), иначе – залюбишь». И впрямь, ведь: чрезмерная любовь к сыну привела гениальную мать к гибели…

Гибель самого Гронского выглядит несколько загадочно: попал под поезд метро… Но как? Тем более, что в письмах он несколько раз говорит, что его чуть-чуть не сбил трамвай, а в другом месте о том, что спас из-под вагона метро падавшую туда девушку.

Издание писем подготовлено, как сообщает анонс, Ю. Брадовской и Е. Коркиной, снабдивших их подробными комментариями.

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 5 февраля 2005 г., № 2764, с. 5.

«Марина Цветаева. Борис Пастернак» (Москва, 2004)

Переписка двух выдающихся поэтов за период с 1922 по 1936 год, представляет несомненный интерес для раскрытия их внутреннего мира, и в частности их литературных вкусов. Так, мы узнаем, что Пастернак был поклонником Суинберна[203], а Цветаева – Джозефа Конрада.