Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Кроме своих, она видела только блатных, вызывавших в ней понятные отвращение и ужас, случайных бытовиков, да серую мужицкую массу (в зоне-то она уж не могла ее не замечать…). А где же священники, бывшие офицеры, интеллигенция, провинившаяся ненавистью к большевизму, если не активной против него борьбой? Непостижимо, как она ухитрилась мимо них пройти, не рассмотрев: они, в тот период, представляли собою, немыслимо оспаривать, весьма значительный процент населения Архипелага! Почему же о них – ни слова; и уж тем более, никогда, – ни слова сочувствия?

Скрепя сердце это замечаешь; и оно расхолаживает… И тогда уже начинаешь себя спрашивать: а что она в большевизме отвергает, и начиная с какого момента? О Сталине, – да, она о нем выражается беспощадно, метко, с жестоким, проницательным остроумием; неплохо разбирается и в чекистах (хотя порою странно к ним снисходительна; скажем, к группе офицеров НКВД, которым она, уже по освобождении, преподавала русские грамматику и литературу). Но нигде нет отрицания коммунизма в целом …

И потому трудно удержаться от горького вопроса, когда она, в тяжелые минуты, находит утешение в запомненных наизусть стихах Гумилева: а кто расстрелял поэта, создавшего эти чудные строфы? Коммунисты, Евгения Семеновна; и задолго до Сталина; в те годы, когда Вы к их партии принадлежали и с ними активно сотрудничали…

Ну да, Бог ее прости! Он ей, наверное, зачтет хорошее и простит дурное; а книгу ее мы можем только рекомендовать читателям; поправки каждый сознательный человек сумеет внести от себя.

Еще одно добавим: сыном покойной Е. Гинзбург является талантливый писатель Василий Аксенов, недавно покинувший СССР; за что ее тоже можно поблагодарить. В одном из лучших своих рассказов, он прекрасно изобразил старого коммуниста, хлебнувшего вдоволь горя в заключении (а его посадили, как резюмируют его земляки, рязанские крестьяне, когда партейную кадру чистили…) Вряд ли мы ошибемся, высказав догадку, что многие детали в данной истории восходят к разговорам автора с матерью (с которой он некоторое время жил вместе, на Колыме, уже после ее выхода на волю).

«Наша страна», Буэнос-Айрес, 12 декабря 1980 г., № 1606, с. 4.

Е. Евтушенко. «Волчий паспорт» (Москва, 1998)

Товарищ Евтушенко переимел за жизнь 5 жен (покамест; возможно, он на этом не остановится).

Конечно, для голливудских актрис – цифра не столь уж значительная; но для них это – часть их профессии. А писателю оно вроде бы и не обязательно… Отметим еще, что его внебрачным похождениям (о коих он с большим смаком рассказывает) и вовсе числа нет.

С несколько навязчивой интимностью сей «многих жен супруг» повествует нам о своих страданиях по поводу развода с первой женой, молодой и очаровательной Беллой Ахмадулиной (притом – талантливой поэтессой). Но причина, узнаем мы, была в том, что ей хотелось ребенка, а он настоял на аборте… После чего наше сочувствие стремительно увядает. Да вот и с 3-ей женой, англичанкой, вышло неладно: он ее, беременную, (случайно?) пнул в живот. Ей не понравилось, и они расстались. Другие – те просто не мирились с его внесупружескими проказами.

Да хватит о семейных делах! Интереснее политические… Тут Евгений Александрович проявил острый нюх, избрал себе завидную роль «оппозиции Его Величества». Он как никто умел критиковать советскую власть в ту меру, чтобы никогда не подрывать ее устоев: и в то же время выбирать такие темы для (умеренных) протестов, которые бы импонировали Западу (и в первую очередь его левой интеллигенции). А такими сюжетами являлись, – без промаха! – борьба с антисемитизмом, защита и пропаганда авангардного искусства, интернационализм и, разумеется, раскрепощение плоти. Тактика была ловкой, и, следуя ей, певец грязных простынь (как его довольно-таки метко окрестили враги) сугубо преуспел.

Насчет врагов… А кто для Евтушенко враги, всерьез и надолго? Отнюдь не коммунисты, конечно. Но вот последовательных антикоммунистов он абсолютно не переносит: Солоухин, Солженицын (о котором он говорит самые оскорбительные вещи, прикрывая их фальшивыми комплиментами), даже Глазунов, – это для него жупелы.

И, самое главное, – старая, царская Россия. О ней он иначе не поминает как скрежеща ото злобы зубами (что его объединяет и примиряет с большевиками, при наличии с ними конфликтов, – не слишком острых; как никто он умеет не переходить границ!).

Несколько более странным может показаться его нелюбовь ко многим диссидентам, включая, например, Бродского и Горбаневскую[249]. Однако, в сущности, и тут ларчик открывается просто. Люди, которые, – сколь бы ошибочны их взгляды ни были, – активно выступали против советского строя и несли за то вполне реальные страдания, не могли испытывать особенно теплых чувств к человеку, коему все сходило с рук (ибо он искусно вертелся как флюгер, в нужную сторону).