Так что с Вами, Вера Александровна Пирожкова, больше не по пути. Вы поклоняетесь тому, что прежде сжигали и сжигаете то, чему прежде поклонялись.
А это есть, на наш взгляд, пример вовсе не заслуживающий подражания.
Хорошо или плохо?
При чтении воспоминаний И. Глазунова, «Россия распятая», печатавшихся в виде приложения к журналу «Наш Современник», возникает ряд вопросов, которые так и остаются без ответа.
Их удобнее всего разгруппировать согласно формуле Маяковского: «Что такое хорошо, что такое плохо?»
Автор выражает горячее отрицание большевизма. Это очень хорошо, и в этом мы с ним целиком согласны. А когда он говорит о преследованиях и ущемлениях, коим подвергался со стороны советской власти, то мы ему от глубины души сочувствуем.
Но зачем и почему он публикует свои мемуары в органе печати, который открыто ставит своею целью восстановить в России большевицкий строй?
Этого мы ни одобрить, ни просто понять никак не в силах!
Не можем поверить, чтобы Глазунов был настолько наивен, чтобы верить, будто коммунисты стали какими-то иными! Они всегда и всюду те же: в Китае, во Вьетнаме, на Кубе и, конечно, у нас. А что они делают самые сладкие обещания, – так они перед обещаниями никогда не останавливались; и мы отлично знаем, в какой форме они их сдерживают.
Мы понимаем: всякому автору хочется свои мысли видеть в печати; ему важно, чтобы читатели с ними ознакомились. А это не всегда легко осуществить. Но все же! В таком журнале, ставящем себе такие задачи! Не чересчур ли большой выходит компромисс? Правда и то, что «Наш Современник» пережил некоторую эволюцию. Сперва он не был, – или, по крайней мере, не казался, – выразителем воли товарищей Зюганова и Проханова. Может быть, Глазунов завязал с ним связь тогда, не учитывая и не предвидя дальнейшего? Но и то: теперь-то уж сотрудничество там превращается в скандал…
Можно и так поставить вопрос: но отчего же его там печатают? Но это разгадать легко: имя известного и популярного художника привлекает подписчиков и покупателей, и редакции выгодно его сочинения помещать, что бы уж там он ни говорил.
Парадокс данного сотрудничества предстает все более очевидным по мере знакомства с высказываниями, содержащимися в «России распятой».
Мемуарист провозглашает свою верность православию, и даже рассказывает с нескрываемым ужасом о гонениях на веру, в частности при Хрущеве.
Но разве ему не ясно, что, вернись компартия к управлению нашей родиной, те же гонения возобновятся? Не может быть иначе; материалистическая доктрина не допускает ни одной религии, сама идея о бессмертии души, о Высшем Существе, о загробном суде, – для коммунистов абсолютно неприемлема.
Благожелательные гримасы по адресу верующих и духовенства делаются с чисто конъюнктурных позиций, – и, нормально, на короткое время. Глазунов же как раз помнит и эпоху Сталина, и царствование Никиты Сергеевича…
Но оставим даже проблему православия; будем говорить о более широкой, – о проблеме свободы совести.
Опять же, коммунизм неразлучен с террором. Нет другого пути, кроме террора, для установления всеобщего единомыслия, для тоталитарного подчинения себе не только действий, но и мышления масс in corpore[253]
. Глазунов поминает мимоходом «черных воронов…» Как же он может желать их возвращения на родные просторы?!Свобода творчества ему, видимо, дорога, – но ведь ее при большевизме как раз не было, и если будет опять большевизм, то ее вновь не будет!
Как же мыслимо сейчас, когда в России большевики неистово рвутся ко власти им содействовать? Самое подозрение в сочувствии им должно бы быть для каждого порядочного человека позором и несчастьем…
Глазунов утверждает, что он сторонник монархии (и даже самодержавия). Так ведь не секрет, что именно коммунистический блок есть сегодня главное препятствие для восстановления монархии в России. Поэтому всякая помощь краснокоричневым, любой союз с ними является на деле изменой монархическому идеалу, предательством по отношению к монархической идее.