Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Скажем, жестокость Грозного, столь для него типичная, показана сознательно недостаточно, мельком и в смягченном виде. Впрочем, она настойчиво объясняется борьбой государя за благо страны и простого народа, по отношению к которому Иоанн у Костылева везде добр и отзывчив. Так ли это было на деле? Свирепые расправы с целыми деревнями, например, в имениях опальных бояр, с целыми городами, не говоря уж об отдельных лицах из любого класса, впавших в царскую немилость, общеизвестны. Вдобавок, все время подчеркивается, что жестокость была характерной чертой века, в Европе не менее, чем в России; приводятся аналогии и с Варфоломеевской ночью Карла Девятого, и с казнями Марии Кровавой и с бесчеловечным развратом Генриха Восьмого. Это так, но навряд ли Иван Васильевич не превзошел все эти образцы. Да и притом, дурной пример – вообще плохое оправдание, а для человека, столь сильного и выдающегося, как он, особенно мало убедительное.

Очень интересно, что внимание Костылева, в отличие, сколько мы можем припомнить, от всех беллетристов, до сих пор занимавшихся правлением Грозного, сосредоточено не на внутренней, а на внешней его политике и настолько, что роман можно было бы без большой натяжки назвать «Ливонская Война». Недаром он начинается с началом этой войны, – о Казани, Астрахани и начале, таком радостном и богатом несбывшимися обещаниями, царствования Иоанна Четвертого упоминается лишь вскользь, в форме воспоминаний, – и кончается даже не смертью Грозного, а вполне уместным эпилогом, в котором Петр Великий, завоевавший для России Балтийское море, теплым словом поминает «блаженной памяти прадеда своего царя Ивана Васильевича».

Необходимость для России выхода к морю, правильность внешней политики царя проходят лейтмотивом через всю книгу. Отметим другой мотив: имперский характер страны и ее правительства. Много раз подчеркнуто, что царю служат и на войну с ним вместе идут не только русские, но и татары, и черкесы, и мордва, и чуваши, и вотяки, и черемисы, говорящие на разных языках, молящиеся разным богам, но которые все товарищески помогают друг другу и выручают в беде один другого. Не случайно и героиня романа – мордовка Охима. Идея схвачена совершенно верно, хотя для убедительности и заострена, быть может, слегка чрезмерно.

В отношении внутренней политики московского государства у Костылева красной нитью проходит то самое оправдание, которое всегда приводил сам Грозный Государь: измена бояр, мешающих царю работать и пытающихся отнять у него верховную власть, врученную ему Богом. Вполне умышленно ставим последние слова: религиозный характер идеологии Иоанна, как и всех русских людей того времени, их преданность православию, проникающему собою всю их жизнь, являющемуся основой их патриотизма и национального сознания, как и морали, регулирующей их быт, переданы автором с бескомпромиссной четкостью – и без малейшей критики; он пишет, как если бы сам был глубоко верующим человеком.

Но оправдание – то, каким Иван Васильевич защищал себя перед современниками и историей, не очень основательно. Специалисты не раз отмечали, что боярская крамола на деле существовала только в воображении повелителя Руси, что если бояре и осуждали его в душе, они никогда не решались с ним активно бороться, и что представление о незыблемости царской власти, о ее сакральном значении, парализовало какую бы то ни было оппозицию. Рисуя в романе заговор с целью убить царя, связь московских вельмож с Польшей, их саботаж мероприятий самодержца – Костылев увлекается или нарочно кривит душой. Без преувеличения сказать, здесь получается перенесение в историю чекистских методов, неплохо соответствующее, впрочем, психологии Иоанна: автор видит злоумышление везде, где его видело больное воображение, а подчас, может быть, и коварный расчет самого Грозного. Между прочим, в церковных делах все симпатии автора на стороне «иосифлян»: заволжские нестяжатели представлены, как вдохновители и идеологи оппозиции.

Но, может быть, самым любопытным и своеобразным в советском романе является настойчиво проводимая в нем реабилитация опричнины, как учреждения, и опричников, как людей. Центральные персонажи книги – все опричники, поднявшиеся из низов, сделавшие карьеру благодаря милости Царя, обязанные ему всем, вплоть до личного счастья, и преданные ему не за страх, а за совесть, в убеждении, что, служа ему, они служат России.

Непривычным покажется русской публике, что Малюту Скуратова поминают такими словами. Царь говорит о нем: «Жаль Малюту. Недолго мне пришлось пожить с ним – добрым, храбрым рыцарем». А Годунов: «Позорят его, сыроядцем величают, а того не возьмут в толк, что своею жизнью и смертью Григорий Лукьянович пример любви к родине показал». Сам же автор всячески рисует нам воинскую доблесть Малюты (впрочем, исторически несомненную), его верность царю, чистоту его семейной жизни, его, якобы, прямой и благородный характер.