Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Государственная мудрость, с какой Иоанн идет к осуществлению своих, велика в романе, – но она была велика и в истории.

Очень многие из наших прежних романистов и историков, говоря о Московской Руси, не могли удержаться от искушения, когда добродушно, а когда и презрительно похлопать наших предков по плечу и подчеркнуть их глуповатость и невежество. Язвицкий этого не делает, и поступает весьма благоразумно. Ведь, в самом деле, предки-то эти весьма неплохо справлялись со всеми проблемами, поставленными им эпохой – а проблемы, нельзя не признать, – были трудные!

Автор, может быть, слегка преувеличивает знакомство Иоанна и его двора с итальянской культурой; но кое-что из нее им было, конечно, знакомо. Что до того самобытного здравого смысла и до основанной на опыте житейской мудрости, какими они в его изображении руководствуются, – только их наличием и можно объяснить реальные и громадные успехи московских князей.

Грандиозная фигура Иоанна, образы его бабушки Софьи Витовтовны, сильной, волевой женщины, не забывающей и на смертном одре напутствовать внука – «Круг Москвы собирай!», – его отца, его брата Юрия – все встают перед нами, не как схемы, а как живые люди, борьба и судьба которых вас волнуют и увлекают. Отчасти, впрочем, и потому, что от их участи – автор не дает нам этого забывать – зависит участь России.

Несмотря на суровость времени, роман не имеет мрачного фона. Показаны происходящие зверства и ужасы, но показано и то светлое, что было в быту, в характерах и нравах, а, главное, тот прогресс, который в этот момент бурно совершался. Единственный путь, возможный тогда для России, – когда ей надо было прогнать одних врагов и не допустить других, – лежал через власть единого государя и через верность православию. Язвицкий несколько раз с разных сторон объясняет, почему нельзя было принять тогда ни феодальной раздробленности, ни начавших было возникать еретических религиозных учений.

Блестящий в художественном отношении, глубокий психологически, и, сколько мы можем судить, исторически очень точный, этот роман решительно ни в чем не несет отпечатка советчины. По всем развитым в нем идеям он может быть только полезен любому антибольшевику и мог бы быть с выгодой употреблен для воспитания зарубежной молодежи. В нем, во всяком случае, нигде нельзя уловить ничего специально притянутого ad hoc[275] для оправдания каких-либо действий или теорий советского правительства.

Чем объяснить, что у большевиков стало возможным издавать такие романы, – об этом в прежние годы невозможно было бы и помыслить, – романы последовательно православные и монархические? – вот вопрос, который невольно себе ставишь. «Иван Третий» выпушен Государственным Издательством Художественной Литературы в Москве, в 1955 году. Но он является, несомненно, лишь некоторой вехой того движения по изучению и описанию в художественной форме событий русской истории, которое началось с войной против Германии и не кончилось и поныне.

При попущении ли или против воли вождей, русские писатели встали на правильный путь и не поколебались реабилитировать тех монархов, которые создали величие России, как и всех, кто им помогал, как и православную Церковь, сплотившую нацию вокруг высшего идеала, неустанно ее учившую и направлявшую. Очень хорошо: когда большевизма больше не будет, для новой России, какой бы она ни была, книги, подобные роману Язвицкого, целиком сохранят свою ценность.

«Возрождение», рубрика «Среди книг и журналов», Париж, декабрь 1955 г., № 48, с. 137–139.

А. Боханов. «Николай I» (Москва, 2008)

Этот великий царь был с давних лет предметом специальной ненависти всех леваков и за ними понятно большевиков, как и иностранцев – тут объединялись Герцен и Кюстин.

Поэтому приятно видеть книгу, изданную в России в наши дни и содержащую пламенную его защиту; в основном, конечно, и справедливую. Жаль, правда, что автор попутно подвергает резкой критике других русских монархов, как императора Александра Первого и даже великую Екатерину.

Отчасти потому, что он придает большое значение клевете на Николая Павловича, имевшего будто бы множество мелких любовных интрижек; что, как он убедительно доказывает, не имеет под собой никаких оснований.

Вопрос, однако, полагаем, не столь уж и важный. А вот факт небывалого культурного расцвета России в период его царствования есть факт неоспоримый и неповторимый.

Боханов отводит целую главу отношениям императора с его великим современником, Пушкиным. Он и прав. О них тоже чересчур много лжи уже сказано.

А ведь читая, например, письма Александра Сергеевича отчетливо видишь, что между этими двумя людьми взаимно ощущалась живая симпатия. Которую мелкая дрянь, вроде Бенкендорфа или Булгарина, могла лишь минутами затмить, но не в силах была серьезно поколебать.