Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Но тогда, почему же остались за бортом Катенин, Козлов, Марлинский, Веневитинов, Федор Глинка, А. Одоевский, которые все писали, во всяком случае, не хуже Кюхельбекера? И даже Карамзин и Грибоедов, которые тоже писали стихи, и притом хорошие?

Так или иначе, в том составе, в каком они здесь даны, все эти большие и малые звезды из Пушкинской Плеяды служат живым отрицанием априорного тезиса Рождественского о якобы левом и «прогрессивном» характере русской поэзии обсуждаемого им периода.

В самом деле, из них Державин, Жуковский и Крылов были, бесспорно, решительными консерваторами и, более того, убежденными монархистами. Консерватором был и Баратынский, и рассуждения Рождественского о том, что не умри он в 44 года, а проживи подольше, его взгляды могли бы перемениться, производят впечатление совершенно произвольной фантазии.

Критика общественных зол, и иногда выраженная с большим мужеством, какую у них у всех можно найти, никогда не носила характер подрывания основ государства, а преследовала цели общего блага и правительства, и народа сразу.

Ничего революционного нельзя найти также ни у Давыдова, ни у Батюшкова, если только не высасывать из пальца. Возмущение Давыдова, что штабные офицеры в тылу продвигаются по службе быстрее, чем вояки, проливающие кровь в битвах, относится к явлениям, которые бывают во все времена и во всех странах, при любом режиме. Меланхолические же мотивы в стихах Батюшкова и вовсе ничего не имеют общего с политикой.

Не был никаким революционером и Дельвиг, и, если он, как журналист и издатель, воевал с цензурой, нелепо делать из этого какие-либо далеко идущие выводы: это случалось в ту пору всем литераторам, и правым, и левым.

Что же до Вяземского и Языкова они, наоборот, начав с некоторого, впрочем, относительного, либерализма, стали в дальнейшем приверженцами охранительных начал, за что их слева активно клеймили как революционеров и ретроградов. Революционерами можно всерьез назвать только Кюхельбекера и Рылеева. Но первый был шальной, увлекающийся идеалист, что говорится, без царька в голове, и явно второстепенный поэт, – хотя отнюдь не столь бесталанный, как это иногда изображают. А если говорить о Рылееве, нельзя не признать, что именно гражданская его поэзия кажется теперь устарелой и неубедительной, полной однообразной риторики. Лучшее у него, это некоторые из «Дум», в которых проявляется патриотизм и героическое служение России. Недаром его «Ермак» стал подлинной народной песней.

«Русская жизнь», Сан-Франциско, 15 декабря 1973 г., № 7869, с. 5.

«Зарубежная Россия и Пушкин. Образ совершенства» (Москва, 1999)

Сборник носит подзаголовок: «Из наследия первой эмиграции».

Выбор статей, – 18 числом, – совершенно произвольный. Например, о Пушкине писали М. Цветаева, А. Тыркова-Вильямс[277]. Конечно, впрочем, нельзя объять необъятного… Из включенных сюда авторов, – люди весьма разного веса и значения, от митрополита Анастасия до К. Померанцева[278].

Разнообразны, естественно, и их суждения, – порою прямо противоположные; иногда умные и глубокие, иногда пустые и поверхностные.

Что их в целом объединяет, – это преклонение перед Пушкиным, являющимся для них всех бесспорной и громадной величиной.

Хорошо, что сюда вошли и решительные высказывания против тех, кто пытался «поколебать треножник» великого поэта. А. Бем дает здесь отповедь Г. Адамовичу (представителю, однако, той же самой первой волны эмиграции! воплощавшему, правда, во многом самое в ней отрицательное: художественный декаданс и моральное падение); Р. Гуль – А. Синявскому с его нашумевшими «Прогулками с Пушкиным».

Это надо тем более приветствовать, что, к сожалению, в нынешней Эрефии хватает хулителей Пушкина; остались, увы, последователи Абрама Терца и в Зарубежьи. То, до коих крайностей их представители способны доходить, продемонстрировал недавно Ю. Дружников[279] в «Русской Мысли».

Многие из авторов, чьи статьи мы в данной книге находим, вполне обоснованно указывают, что взгляды Пушкина, отраженные в его творчестве, являются абсолютным отрицанием большевицкой идеологии, и что все попытки его представить предтечей марксистов-ленинистов суть сплошное мошенничество.

Жаль, что это, видимо, и посейчас не все понимают в постсоветской России. А ведь довольно бы перечитать «Андрея Шенье», чтобы в том убедиться!

Насчет оформления, можно бы отметить ряд ошибок. В том числе, израильская журналистка и критикесса (довольно-таки известная, однако) переведена росчерком пера из женского в мужской род: Наталья Рубинштейн превращена в Н. Рубинштейна.

С отвращением читаем написание Луций вместо Люций. Хотя бы терминологию классической античности, четко испокон веков разработанную в России, оставили бы нынешние реформаторы правописания в покое!