Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Напоследок упомянем достаточно нелепое искажение имени одного из персонажей в замечательном (одном из самых лучших!) рассказе Грина, «Фанданго»: вместо Бам-Гран, Варламов его почему-то называет Бан-Грам.

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 24 июня 2006 г., № 2798, с. 5.

С. И С. Куняевы. «Жизнь Есенина» (Москва, 2001)

Все россияне, к какой бы национальности они ни принадлежали, включая живущих в отпавших от России областях, живущих в эмиграции и пребывающих в Эрефии, имеют право предъявить большевизму страшный, кровавый счет. Но в той негодующей, полной пролитых и непролитых слез жалобе, которую каждый из них мог бы сформулировать, есть весьма различные нюансы.

Для одних самое худшее – истребление всего лучшего в России, тех классов, которые определяли ее силу, ее культуру и ее богатство: дворянства, офицерства, духовенства, интеллигенции, лучшей части крестьянства; для других – уничтожение целых народов, ссылаемых, удушаемых и унижаемых; для других… да этот жуткий счет легко бы продолжить до бесконечности!

Для авторов разбираемой книги, известного и талантливого поэта Станислава Куняева и его сына Сергея есть свое главное в жалобе, какую они предъявляют: ликвидация расстрелами, тюрьмой и концлагерем крестьянской поэзии, расцветшей было в предреволюционные и непосредственно послереволюционные годы, и беспощадно выкорчеванной затем красным режимом.

Есенин, которому они посвящают свою работу, «Божья дудка» как они его именуют, являлся, безусловно, вершиной и высшим достижением этой поэзии.

Они перечисляют многих (кому интересно, – найдут на их страницах длинный ряд имен). Мы думаем, все же, что кроме – сильно переоцененного, – Н. Клюева, самым талантливым был почти забытый ныне А. Ширяевец[284]. Хотя, конечно, разные могут быть точки зрения…

Но вот напрашивающийся вопрос: как же, почему же составители данной работы пребывают (оно, увы, нам известно…) во стане национал-большевиков? Это понимая и чувствуя всю тяжесть преступления советских тиранов, описывая ужасы их черной работы! Читаем с недоумением, и при нем остаемся, закрыв том в 600 страниц…

Куняевы горячо любят и ценят Есенина; в чем мы полностью с ними согласны. И, бесспорно, надо их поблагодарить за обширный и детальный труд, из коего немало важного узнает любопытный читатель.

Любят, да… Но вот – хорошо ли они его понимают? Об этом у нас нет уверенности.

Они упрекают поэта в том, что он не препятствовал, а то и прямо содействовал созданию о нем мифов, – вроде, например, происхождения из семьи старообрядцев (а на самом деле выяснилось, что в местах, где он родился и провел детство, раскольников вообще не водилось…). Наверное, Есенин на подобные упреки ухмыльнулся бы свойственной ему задорной, мальчишеской усмешкой. Не его забота была беспокоиться о возможных затруднениях будущих биографов! Ему нравилось считаться представителем глубинной России, наследником древней Руси. Такой образ он и хотел передать векам, а особенно – такое произвести впечатление на среду, где вращался (в том числе на писательскую богему и на столичную культурную публику).

Совсем уж несправедливо, полагаем мы, требовать от него биографической точности в его лирическом творчестве! Смешно жаловаться, что, мол, его мать была совсем не похожа на ту, которую он изобразил в стихах! Если он в ее образе слил своих мать и бабушку, или даже придал обеим черты, коих у них не было, – важно не это, а созданная им живая, трогательная фигура крестьянской матери, матери вообще, берущая всякого русского человека за сердце. Поэт, писатель имеют полное право обобщать и даже выдумывать: что важно, это – полученный результат. Дивные стихи не нуждаются в фактических оправданиях; иное дело, будь они бездарными…

Совсем уж нелогично уличать Есенина в том, что его Анна Снегина не соответствует биографии Л. Кашиной, послужившей, предполагается, ее прототипом! Конечно, не соответствует: Кашина была, как-никак, мать семейства, а «девушка в белой накидке» – сверстница юного Сергея и, судя по их разговору у калитки, никакими брачными узами не связана. Кашина не эмигрировала, а Анна бежала в Лондон. Но ведь поэма-то о ней, о сотворенной мечтою стихотворца мечтой…

Не слишком удачным кажется нам выбор произведений рязанского соловья; тех, на коих авторы книги настаивают. Идеологические (довольно путаные) поэмы времен революции и сразу после, тем более тогдашние литературные декларации, не суть главное, самое существенное в его наследстве.

А вот упомянутая выше, и разбираемая весьма поверхностно Куняевыми «Анна Снегина» – одно из самых высших его художественных достижений. И начисто обойдены вниманием его чудесные «персидские» стихи; тогда как о них непременно бы следовало поговорить подробнее.