Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Очерк М. Блинова «Знамя барона Унгерна» ценен приводимыми фактами. Однако многое об этой загадочной, не лишенной величия фигуре остается неясным… В том числе о бунте против него, якобы за жестокость; тогда как тут же уточняется, что жесток он бывал с коммунистами и с офицерами, нарушавшими свой долг, – и очень редко с солдатами. Кто же и почему же взбунтовался? Высказывания Унгерна, даваемые здесь – вполне трезвы и разумны.

Очень неприятное впечатление оставляет статья Г. Самсонова «Музей и Архив Белого Движения в Москве», где автор призывает казаков к сотрудничеству с НТС. Солидаристы с самого своего возникновения являлись яростными врагами монархии (которую ненавидели всегда хуже, чем большевизм).

Казачество было сильно и счастливо, когда служило царям. Когда они от того уклонялись, – неизменно происходило большое зло для них самих и для России. Не след им никак и ныне становиться на ложный, гибельный путь! От таких друзей, – добра не будет!

«Наша страна», Буэнос-Айрес, 23 декабря 2000 г., № 2627–2628, с. 2.

В глубине падения

К числу самых неприятных черт теперешней подсоветской журналистики принадлежат пошловатая фамильярность слога и настойчивое хвастовство пробелами в своем образовании, сопровождающиеся подмигиванием своей аудитории, предположительно еще куда более невежественной.

Эти свойства ярко представлены в длиннейшей статье А. Кушнера «С Гомером долго ты беседовал один», в «Звезде» № 3 за 2001 год.

В самом начале, во втором параграфе текста, читаем: «Не уверен, что вообще сыщется кто-либо, способный прочесть “Илиаду” от начала до конца. Скажем правду: кроме самого Гнедича, да разве что еще нескольких филологов-античников, кому под силу этот подвиг?» Со сноской: «А. Машевский, прочитавший мой опус в рукописи, смущенно сказал, что прочел в юности обе поэмы до конца».

Подумаешь, в самом деле, какой подвиг!

Скажу правду: «Илиаду» я прочел полностью на первом курсе университета ЛГУ, а «Одиссею» школьником, как и другие, более или менее, все произведения Жуковского.

В переводе, а не по-гречески. Но я и был студентом романо-германского отделения, а не классического. Уверен, что мои коллеги-античники, читали эти вещи в подлиннике.

Нам курс античной литературы читал Иван Иванович Толстой[334] и, хотя экзаменатор он был снисходительный, кое-какие знания нам привил.

Так, я прочел в те годы Софокла в переводе Зелинского и Еврипида в переводе Анненского. Эсхила тоже; но не помню уже, чей был перевод.

Наиболее яркое впечатление, из Софокла, у меня осталось от драмы «Филоктет», где Неоптолем (его Кушнер не добром поминает) произносит слова:

Милей победы гнусной
Мне неудача честная стократ!

Мне хотелось избрать их на всю жизнь своим девизом.

А Анненский мне врезался в память как отличный перелагатель Еврипида (больше всего мне полюбилась «Алькеста»), хотя как поэта я нашел его, прочитав позже, весьма слабым.

Латынь нам, слава Богу, преподавали. Курс вела Марья Ефимовна Сергеенко, замечательный педагог и чудесный человек: мы все ее любили и уважали; девушки прямо-таки по-институтски ее обожали. Мы даже просили деканат прибавить ей часов, хотя и то работали много: лекции занимали часто до 8 часов в день (к сожалению, просьба осталась безуспешной).

Так что вот «Энеиду» я смог прочесть в оригинале, увы, не полностью, – но 2-3 песни. Впрочем, мы больше-то разбирали на уроках других поэтов: Горация, Катулла, Теренция. А перевод «Энеиды», брюсовский, я, конечно, прочел.

Если все это представляется Кушнеру чем-то необычайным, – могу только с ужасом констатировать глубину падения культуры в нынешней РФ. Впрочем, когда я попытался теперь связаться с ЛГУ, – у меня именно такое впечатление из полученных ответов и получилось.

Дальнейшие рассуждения Кушнера, – и о Гомере, и о русских писателях, – тошнотворны. Особенно когда он пересказывает античный эпос нынешним базарным и хулиганским жаргоном.

Когда же он втягивает в свою псевдо-диссертацию политику и начинает поносить царя Николая Первого – хочется закрыть журнал… и плюнуть. Специально противна уверенность сочинителя, что публика, к коей он обращается, ничего не читала, ни Гомера, ни Гоголя и др. Впрочем, к кому он адресуется? Вдруг, ни с того, ни с сего, наталкиваешься на отступление: «Помнишь, мы кормили с тобой американских кошек…» С кем он их кормил?! Да и то, – не все ли нам равно!

Николаю Васильевичу г-н Кушнер крепко врезает за то, что тот был «верноподданный». В самом деле: как такое могло быть допустимо? По счастью, – нападки запоздали, и автор «Мертвых душ» и «Переписки с друзьями» писал, не подвергаясь цензуре воспитанного на большевицких стандартах поэта из «Звезды».

Достается и Пушкину. Дуэль, узнаем мы, есть «вид самоубийства». Конечно, не для всякого понятия как честь, достоинство и т. п. понятны и могут иметь вес.