Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Вот когда Кушнер критикует Джамбула и Твардовского, – тут у нас возражений нет; здесь он в своем элементе и на своем уровне. Ограничился бы этим, – куда бы лучше было.

А о другом, о чем он пытается, – не следовало бы.

Мимоходом отметим: он считает, что у Лермонтова совсем не было античных мотивов. Сие не вполне верно; вспомним:

Неэра, не вверяй себя морским волнам.

«Наша страна», Буэнос-Айрес, 26 января 2002, № 2683–26894, с. 2.

Письма Шамиля

«Комсомольская Правда», от 31 августа с. г., опубликовала письма Шамиля его победителю князю Барятинскому, из Калуги, куда побежденный имам был сослан на поселение.

В одном из них, от 1868 года, кавказский воитель говорит: «Прожив в России более 9 лет, я постоянно пользовался и пользуюсь милостями Государя Императора. Я не нашел другого средства выразить мою сердечную благодарность и мою глубокую преданность, как принять с моим семейством присягу на верноподданство Его Императорскому Величеству и в лице Его – моему новому отечеству России».

Газета, весьма глупо, комментирует это как какие-то расчеты и интриги. Но известно, что с Шамилем обращались как с попавшим в плен иностранным принцем. Он имел все, что пожелает, – а когда, в старости, захотел уехать в Мекку, то беспрепятственно и уехал (там потом и умер; а потомки его и до сих пор живут в России).

Притворяться ему было совершенно ни к чему!

«Наша страна», рубрика «Печать», Буэнос-Айрес, 15 декабря 2001, № 2677–2678, с. 4.

О двух Николаях

В статье Л. Куклина «Два Николая – Гумилев и Тихонов», в журнале «Нева», номер 2 от с. г., мы различаем два направления; одно из них – разумное и похвальное, другое же вовсе несправедливое и нелепое.

Он говорит, что Тихонов во многом напоминает Гумилева. В частности, у обоих важную роль играет тема мужества и верности долгу. Это верно; как факт, хотя Тихонов не принадлежал формально ни к какой литературной группировке, он по мотивам и приемам был близок к акмеизму.

Совершенно верно и то, (но это уже отмечали не раз другие исследователи), что герои Тихонова, – моряки, офицеры, – скорее принадлежат старому или даже иностранному миру. Большевики их присвоили себе и провозгласили Тихонова своим поэтом. В практическом смысле для него это оказалось очень удачным: он прожил долгую жизнь, не подвергаясь преследованиям и имея прочное, устойчивое положение.

Если бы автор статьи ограничился такими высказываниями, мы бы с ним вполне согласились и не имели бы оснований ему возражать.

К сожалению, далее он ставит себе другую задачу, фальшивую и в корне порочную: доказать, что Николай Тихонов стоит выше Николая Гумилева; и для этого старается всячески дискредитировать и даже высмеять творчество этого последнего.

На самом деле смешны, – и во всяком случае неубедительны, – его собственные мелочные и ехидные придирки к стихам Гумилева.

Например, он недоволен тем, что в произведениях поэта дальних странствий появляются слоны, жирафы и леопарды и нету ни медведей, ни волков, ни даже оленей.

Но в изображениях Африки их быть и не может: они там не водятся. Вот когда действие в Европе, – там они налицо: в «Гондле», в мире скандинавов, речь постоянно заходит о волках, а в «Актеоне», гле мы перенесены в Грецию, не только упоминаются лани, но и сам герой превращается в оленя.

Если же Куклин считает, что русский поэт вообще не имеет права писать об Африке или Австралии, – мы совершенно не видим: почему?

Ему кажутся смешными строки Гумилева о том, что его будут читать в «пальмовых рощах». Конечно, для целого поколения, росшего в советских условиях, поездка за границу вообще представлялась немыслимой (разве что в качестве большевицких шпионов или с террористическими заданиями). Но ведь в Царской России было иначе.

Например, если ограничиться Абиссинией и теми, кто о ней по-русски писал, то мы имеем генерала П. Н. Краснова[335] и русского офицера Булатовича[336], оставившего о ней целую книгу. (Это был человек с любопытной судьбой: вернувшись в Россию, он принял монашество; Ильф и Петров его в карикатурном виде описывали в одном из своих сочинений).

Помню, что в детстве, листая старые журналы, читал там очерки жизни в Абиссинии; да вот, имя автора память не сохранила.

Во всяком случае, Россия с Эфиопией поддерживала дипломатические и деловые отношения. Был даже эпизод с авантюристом казаком Ачиновым, пытавшимся там обосноваться.

Что до арабских стран, имелись прочные связи, – след от них остался и посейчас в виде русских там церквей и монастырей.

А крупный ученый, арабист Крачковский (мне случалось встречать его в коридорах Ленинградского Университета) не только странствовал среди арабов, а даже писал по-арабски статьи в местных газетах.

Главное же, русские моряки регулярно посещали южные страны и, понятно, сходили в них на берег.