Роман А. Мелихова «Нам целый мир чужбина» (кощунство употреблять всуе слова Пушкина!). – тошнотная, мерзопакостная гадость, пересыпанная похабщиной, и притом архискучная.
Рассказики М. Тарковского и А. Кузнецова («Ложка супа» и «Мираж у Геммерлинга») – несколько менее противные, но не менее бездарные. С. Залыгин свой («Бабе Ане – сто лет») испортил ненужным, ни к селу, ни к городу, ругательным выпадом против Екатерины Великой (вовсе неубедительным в устах старой крестьянки).
Лучше остального – краткие новеллы Б. Екимова («Память лета») – отголоски почему-то отмершей прозы деревенщиков (кстати, не знаем, почему Солженицын считает это слово обидным? в нем ничего позорящего нет…).
Очерк Д. Костомарова «В ряду поколений», о его предках, – дворянах и офицерах, – вполне добротен. Ведь как этого стыдились еще недавно, как скрывали, как за это страдали, – а теперь гордятся (и вполне по праву!). Между прочим, мельком упомянутый им опричник Грозного, Самсонка Костомаров, бежал ведь в Литву и явился предком известного историка Костомарова; но он этой ветви своего рода не касается.
Выпишем из статьи Д. Быкова, – рецензии на книги Д. Рубиной, – нижеследующую характеристику литературного творчества постсоветских дам: «Российская женская проза… Она либо пришиблена Набоковым (О. Славникова), либо истерична и мстительна (Л. Петрушевская), либо поверхностно-иронична и мелочна (В. Токарева). Молодых и уже не сомневающихся в своем величии авторов вроде Екатерины Садур или Анастасии Гостевой, чьи тексты одинаковы как колбаса на всем своем протяжении, но значительно менее питательны, я и в расчет не беру».
Можно удивляться скромности Солженицына, заполняющего в «Новом Мире» по несколько страничек литературной критики на незначительных и малоизвестных писателей (в данном номере, – Е. Носова). Это бы мог делать самый заурядный литератор. Не лучше ли бы докончить прерванное на полдороге столь много обещавшее «Красное колесо»?
Из отдела библиографии, – более интересного, чем все остальное в номере, воспроизведем такие отрывки:
В. Кожинов. «Я не являюсь специалистом, компетентным в вопросах мировой экономики. Но невероятное могущество и определяющая роль США в современном мире говорят именно о том, что это государство находится накануне упадка».
A. Зиновьев (с негодованием). «Теперь и Горький, величайший писатель XX века, оказывается, не писатель, и Маяковского оплевывают…» Ах, ужасти какие!
B. Баранов, другой еще защитник Буревестника, опровергает описанный Солженицыным эпизод с мальчиком из лагеря, которого после его разговора с Горьким расстреляли: «Если разговор происходил наедине, за что же могли расстрелять несчастного ребенка?»
Наивно! Чекисты знали методы допроса, при коих во всем признаешься; анекдот не зря рассказывает о школьнике, который признался, что написал «Евгения Онегина». Кроме того – самый факт разговора наедине (уже довольно!). И наконец, – сам-то Горький (даже и с благими намерениями) вполне мог сообщить содержание беседы.
В. Ерофеев (в интервью в 1990 году) на вопрос, кто из его родных сидел в концлагере, отец или дядя, отвечает: «И отец сидел, и дядя Павел сидел, и дядя Степан сидел».
М. Кралин упоминает о «лесбийских склонностях Ахматовой».
В журнале много совершенно ужасных написаний, как денди (вместо дэнди) и Таллинн (вместо Таллин).
В целом, – как известно, дух веет, где он хочет.
Таланты в РФ перекочевали в иной лагерь, в область детективной, фантастической и авантюрной словесности. Успех которых понятен: советский читатель был долго таких сочинений лишен; а на фоне нынешней тяжелой, безрадостной жизни остро нуждается в возможности забыться и отвлечься; какую и дает то, что французы именуют littérature d’évasion[346]
.«Новый Мир» остался при чернухе и порнухе, коя публике наскучила хуже горькой редьки. А что редакция оную именует постмодернизмом, – так сие мало помогает, при отсутствии дарований (а таковых не видно, увы, совсем, на страницах журнала!).
«Новый мир» № № 8 и 9 за 2000 год
Шедший через 2 номера роман Л. Улицкой «Путешествие в седьмую сторону света» отмечен печатью несомненного яркого таланта (хотя мы бы сказали, что первая часть значительно сильнее второй). Причем автор не боится ставить острые, актуальные проблемы.
Подсоветский гинеколог Павел Кукоцкий, наделенный чудотворной способностью видеть происходящее внутри тел своих пациентов (жаль, что этот мотив потом не разрабатывается и просто отпадает) ратует за легализацию абортов; потому что наблюдает ужасные последствия делающихся втайне операций. Его жена, Елена, не может с ним согласиться: «Разрешенное детоубийство. Это преступление хуже убийства взрослого человека. Беззащитное, маленькое… Как же можно такое узаконивать?» На этом у них возникает непоправимый разлад.