Автор остроумно подчеркивает новую лексику в языке ленинградских уборщиц, говорящих про моп (сиречь «швабру»), клининг, бутик и т. п., и неплохо передает псковское произношение своего персонажа: «Тудой ходила, сюдой ходила; набегаисси так, что и ноги сотрешь».
Переведенный с украинского «Паспорт моряка» С. Жадана, это уж вовсе не рассказ, – ни сюжета, ни действия, – вялые сценки из жизни криминальных подростков, странствующих по осеннему и зимнему Крыму, в густом тумане. Описание тумана, – единственное, что остается в памяти.
Что такое растаманы? Нам непонятно. В каком словаре искать?
И другой «рассказ» в «Новом Мире», «Жители фисташкового дома», Н. Горлановой и В. Букура не радует. Он почему-то гораздо ниже их обычной продукции: нечто пустопорожнее.
Как видим, с литературной частью журнала дело обстоит неважно.
Ну, а как с остальными?
«Виньетки» А. Жолковского «Эффект бабочки» суть коротенькие заметки на различные темы. Мы из них узнаем, что у автора имеется собственная яхта, так что он, очевидно, человек весьма состоятельный. И что он поклонник Монтеня и знает латынь. Сожалеем, что он изобильно употребляет заборные слова. Настоящая русская интеллигенция этого себе никогда не позволяла.
Иные времена, иные и песни! Теперешняя этим щеголяет. Только – можно ли ее еще называть интеллигенцией?
Р. Рахматуллин в статье «Имя Русь» считает, что под этим именем можно и должно объединить Россию, Белоруссию и Украину (тогда как под названием «Россия» это сделать трудно).
А то, что их объединить следует, он убедительно показывает на материале сжатого исторического анализа.
В эссе «Душа и тело» О. Шамборант спрашивает: «Делали ли вы когда-нибудь аборт, как его делала я? Если нет, то вам будет интересно или неинтересно. Если да – больно вспоминать или страшно натолкнуться на чужой опыт восприятия».
По правде говоря, нам неинтересно.
Да и неприятно…
В «Новых мифах о творении» Е. Наймарк подробно разбирает вопрос о гибридизации между животными, и особенно об ее возможности между животными и человеком.
Из рецензии Н. Курчан «Мемуары, которые “должны были быть на русском”», выпишем отзыв музыканта Рахманинова о большевиках:
«Как только я ближе столкнулся с теми людьми, которые взяли в свои руки судьбу нашего народа и всей нашей страны, я с ужасающей ясностью увидел, что это начало конца – конца, который наполнит действительность ужасами. Анархия, царившая вокруг, безжалостное выкорчевывание всех основ искусства, бессмысленное уничтожение всех возможностей его восстановления не оставляли надежды на нормальную жизнь в России».
В отделе «Библиографические листки», отметим высказывание М. Амелина в «Литературной России»:
«Я монархист. Я считаю, что у нас все неправильно. Нужен верховный арбитр, возле которого – выбранные люди. А он – невыбираем. Он принимает власть по наследству». – Вполне трезвые и дельные мысли!
Д. Володихин в «Русском Обозревателе» считает, что «Деревенщикам» на смену постепенно приходит кое-что иное. Основой для «новой почвы» послужил взгляд на мир современного национально мыслящего интеллектуала – мегаполисника. Все эти люди – ярко выраженные христиане. Христианское мировидение в их текстах выражено гораздо отчетливее, чем у тех же «деревенщиков».
М. Елизаров в «Частном Корреспонденте», так отзывается о Пастернаке: «Он для меня портрет пошлости, маскирующейся под духовность». – Резко, но метко!
О. Павлов в «Неволе» справедливо называет книгу И. Головкиной великой, и говорит о ней:
«“Побежденные” – эпическое повествование о трагедии русского дворянства, подобное по силе своей разве что “Тихому Дону”».
«Новый мир» № 3 за 2009 год
А. Тихолоз в повести «Старик, посадивший лес» действительно рассказывает историю об одиноком старике (жена умерла, дочь вышла замуж и уехала, другая дочь – алкоголичка), который от бессмыслицы существования стал заниматься насаждением леса в безводной местности. Лес привился и разросся, старик сходил в баню и умер; местные администраторы приписали его заслуги себе.
Роман В. Орловой «Больная» – нечто длинное и нудное. Героиня попадает в сумасшедший дом (а ей там и место!), а дальше автор описывает ее пребывание в этом учреждении с омерзительными натуралистическими подробностями. Кому это сочинение может быть интересно, или приятно, или полезно – не представляем себе! Странные очевидно у «Нового Мира» читатели, если подобные произведения соответствуют их запросам!
Рассказ А. Образцова «Папа, мама, я» повествует, как его мать умерла, потом, как он сам заболел (видимо, раком), потом как он пытался самостоятельно построить себе дом.
Коротенький бытовой очерк «Паля» представляет портрет московской консьержки, симпатичной в общем старушки с русской склонностью кого-то непременно нянчить и о ком-то заботиться.
Воспоминания В. Сойфера о встречах с крупными подсоветскими учеными, ставшими жертвами репрессий, С. Четвериковой и Н. Тимофееве-Ресовском не лишены интереса.