Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Сам Терновский историю Франции знает не слишком: кровавого лионского диктатора Каррье, он называет Шартье…

Он старается ослепить нас своею эрудицией в области французской литературы, где непререкаемыми авторитетами для него являются Флобер, Верлен и Рембо. Отметим в скобках, что с моральной точки зрения два последних являют жуткую картину.

Зато он с большим презрением отзывается о Роллане и Моруа. Passons[353]. Но вот когда он с не меньшим презрением отзывается о бесспорном русском классике Куприне и одном из самых талантливых поэтов эмиграции В. Смоленском, – это уж нас коробит.

Не совсем приятен и восторженный отзыв о завзятом русофобе Безансоне.

В остальном, воззрения и вкусы Терновского типичны для современного литературного сноба: Джойс, Набоков… Что говорится, «джентльменский набор».

Вот, что он восхищается Достоевским, в этом мы вполне согласны. Только, опасаемся, он его понимает по-своему (а правильно ли?).

Не знаем почему «книга-интервью» (таков подзаголовок разобранного нами опуса) называется «Встречи на рю Данкерк». Название данного города по-французски звучит как Денкерк, пишется как Дюнкерк, но никак уж не выговаривается через а!

В «Скупом рыцаре» Е. Долгопят сорокалетний старообразный мужчина, видимо пенсионер, живет в гостинице, выбрав самый дешевый номер, и соблюдает во всем строгую экономию. Однако покупает для маленького сына буфетчицы в подарок дорогой ноутбук: у него начинают просить в долг, но он никому не дает. Умирает, и оставляет буфетчице большие деньги.

Хочется сказать: «Ну и что?» О чем же тут было рассказывать? Что в этом интересного?

В «Порыве ветра» Г. Давыдова описывается трогательная долголетняя любовь между музейным работником и талантливой пианисткой, вплоть до ее смерти, и все ее мелкие бытовые причуды.

В «Хох Дойч» А. Кормашова изображен эпизод из Второй Мировой войны, изображающий нелепость и ужас взаимного бессмысленного убийства.

Значительная часть номера посвящена Японии. Не вполне понятно, почему именно. Хотя, в принципе, очень одобряем! Японцы – наши соседи, с которыми нам бы выгодно и разумно поддерживать близкие хорошие отношения, а ссориться никак не желательно.

В. Санович предлагает нам под заглавием «Прекрасные поля Катано», перевод нескольких старинных японских поэтов.

Л. Кудрявцев («Летающий остров аниме») разбирает историю и современное положение комиксов и мультипликационных фильмов в Японии.

Е. Штейнер в длинном эссе «Картинки быстротечного мира» с подзаголовком «Взгляд из наших дней на встречу двух миров» разбирает и комментирует японские гравюры, в первую очередь эротического типа.

А. Чанцев в эссе «Поворот наоборот в послевоенной Японии: Ю. Мисима о войне и мире» исследует творчество одного из наиболее известных на Западе японских писателей. Тот же Чанцев, в отделе «Книжная полка» дает сводку изданных в России за последнее время книг об Японии.

М. Галина, в очерке «Гибель Японии как возрождение» разбирает японские фильмы, изображающие различного вида катастрофы и ужасы: «Гибель Японии», «Годзилла» и другие.

«Наша страна», Буэнос-Айрес, 14 августа 2010, № 2898, с. 4.

«Новый мир» № 3 за 2010 год

Журнал катится в царство бреда и безумия! Опасная дорога… Добра от нее, увы, ждать не приходится!

Но сперва о том, в номере, что получше. Рассказ И. Богатыревой «Приступ», хотя это, собственно, беспредметный очерк, а написан живо и ярко. Как известно, «дух веет, где захочет». Вот и талант тоже так.

Краткое путешествие героини автостопом с чудаковатым и не в меру влюбчивым попутчиком дано так, что словно видишь своими глазами и слышишь каждое слово своими ушами.

Исторический очерк В. Голованова «Завоевание Индии» описывает неудачную экспедицию князя Бековича-Черкасского в Хиву при Петре Первом, а затем куда более серьезный план Павла Первого атаковать Англию через ее азиатские владения в союзе с Наполеоном.

Приводя злобные отзывы ненавистников о Павле Первом (Урод… Самодур… Солдафон…), он приводит и другие о нем мнения: «Царь-рыцарь»… «Романтический император» (Пушкин). «Помилователь» (Александр Радищев). Гроза генералов, любимец солдат. Покровитель наук и земледелия. Наконец – «глава высокой духовной миссии».

А предприятие весьма могло бы по-другому обернуться. Если бы великобританская дипломатия не проявила стремительности и ловкости, устранив неудобного царя…

Е. Римон в очерке «Опыты непонимания», рассматривает трудности перевода с русского на иврит и обратно. В силу причуд древнееврейского алфавита, Сафо превращается в печати в Сапепу, а вместо Пушкина на сцену появляется странный поэт Фошкин.

Но вот занимающий чуть ли не треть номера роман Г. Шультякова «Фес» есть абсолютная галиматья. Автор сообщает нам, что много путешествовал: Сиам, Лаос, Персия, Индия, Испания и т. д. Впрок ему не пошло. Интереса и внимания к языкам и культурам замечательных стран, которые он посещал, у него не было; а набор бессвязных, часто неправдоподобных эпизодов оставляет у читателя чувство тягостного утомления.