Ведьмина роща

– Я, Саш, не собака, чтоб меня гнали, а я ластилась да хозяина ждала.

Сашка зашипел от боли и вгрызся в подушку. По спине, точно полосы у зебры, шли широкие ссадины, и каждое прикосновение к ним вызывало жгучую боль, к тому же мазь жутко щипала. Глаша осторожно промазывала раны, дула на них, но понимала, что сильно легче от этого не станет. Закончив со спиной, она бросила в чашку несколько листьев и отправилась на кухню за кипятком. У двери Сашкиной комнаты поджидала тетка Варвара.

– Ну что там у него спина? – пытаясь заглянуть к сыну через щель двери, обеспокоенно спросила она.

– Дверь запри, я одеваться буду! – отрывая голову от подушки, крикнул Сашка. Глаша притворила дверь и пожала плечами:

– Я думала, хуже. А так еще пару раз смажу, и пройдет. Сейчас вот травы заварю, чтобы боль снять.

Варвара следом за Глашей вышла в кухню.

– Ты не обижайся на него, Глашут. Он же вернулся за тобой.

– А я не просила за мной возвращаться.

Глаша залила листья кипятком и накрыла блюдцем, потом постояла немного, глядя в окно, взяла вторую кружку и кинула туда мяты.

Естественно, лечить Сашкины раны пришлось ей. Тетка Варвара легко могла бы сама взять у нее мазь и намазать их, да кто угодно мог, но все просили Глашу. Все, кроме Сашки. Он только ворчал, что она сама виновата, что из-за ее глупости и вредности ему отец спину исполосовал, и поэтому должна теперь его лечить. Глаша даже сама толком не понимала, зачем согласилась. Видать, тетка Варвара разжалобила, уж так она переживала за Сашу и такой доброй старалась быть с ней и Аксютой. Глаше было несложно и не противно возиться с ранами, куда сложнее и противнее оказалось терпеть обвинения во всех грехах, которыми в нее сыпал «несчастный больной».

– Где там трава твоя? Давай уже, да пойду. – Сашка, без рубашки, потягиваясь и почесывая спину, вышел в кухню.

Глаша кивнула на кружку:

– Не заварилась еще, подожди.

– Тьфу ты, ведьма, – буркнул тот и распахнул дверь. – Ну хоть солнце наколдовать сподобилась.

На улице и в самом деле было солнечно и тепло. Сашка постоял на пороге, потом вернулся в кухню, взял кружку и брезгливо понюхал содержимое.

– Подожди пару минут, – вздохнула Глаша. – И рубаху надень. На солнце мазь жечь будет.

– Без тебя разберусь, ведьма бестолковая! – огрызнулся брат. – И так наворотила делов, на меня теперь вся деревня косо смотрит. За что ты так Оксанку? Правда глаза колет?

Глаша сердито стукнула кружкой по столу:

– Не трогала я Оксанку! Я в роще была, ты меня туда сам выгнал, и я понятия не имею, что у вас тут творилось!

– Рассказывай! Не ты, так Хожий твой постарался! – фыркнул Сашка, бросил блюдце на стол и, морщась, глотнул из кружки. – Твари вы безбожные!

– Сашка! – прикрикнула на него тетка Варвара. – Да как у тебя язык поворачивается такое сестре говорить!

Глаша вскочила, схватила кружку с мятой и вышла во двор. У Оксанки ночью случились преждевременные роды, ребенок родился слабый, недоношенный, и сейчас и он, и сама Оксана были в очень плохом состоянии. Доктор из Огневки, которого ночью привезли мужики, настаивал на срочной госпитализации, и Глеб был готов везти их на своей машине, но Оксана и слышать ничего не хотела, только кричала на врачей да во всем обвиняла Глеба с Глашей. Этого же мнения придерживались ее подружки – Ольга и Аня – и поносили молодого врача и новую ведьму на всю деревню. Остальная молодежь пока держала нейтралитет да поглядывала на Кондрата, который проявлял разумность и тоже пытался уговорить Оксану ехать в больницу. Собственно, если кого-то и можно было обвинить в ее несчастье, так уж скорее его. Оксанка была не замужем, но все слухи сходились на том, что ребенок этот от Кондрата. Тот сильно не отпирался и был готов принять на себя эту ношу, хотя вряд ли кто-то назвал бы их с Оксаной отношения любовью. Вчера, после того как дядька Трофим поднял на ноги всю деревню, они сильно поругались, Кондрат хлопнул дверью и ушел пить к Витьку, а к полуночи у Оксаны начались роды. Кондрат бросился было искать Глеба, но быстро оставил эту затею, потому что Оксанка при упоминании его имени начинала голосить как ненормальная. И он на машине рванул в соседнее село за доктором. Когда Глаша и Глеб вернулись, Оксанка уже родила слабенького синюшного пацаненка, который едва дышать-то сам мог.

Глаше было жалко и Оксану, и ребенка, но больше – саму себя и Глеба. Он оказался прав, эту беду тоже приписали ей, и, что самое обидное, сделал это брат, которого она только что лечила после ночных воспитательных мер отца.

– Ты чем меня напоила, ведьма проклятая?! – Сашка выскочил на крыльцо и швырнул в нее кружку с кипятком. – Ты меня молчать заставить решила?! Не дождешься!

Язык у Сашки и правда ворочался с трудом, а гневная тирада то и дело перемежалась слюнями и соп-лями.

– Дурак! Я сказала, не заварилось еще. – Глаша едва успела увернуться от кружки, но горячая жидкость больно лизнула запястье. – В следующий раз слушать будешь! Воды выпей – пройдет.

Травы, которые заварила Глаша, если не дать им как следует настояться, обладали сильным вяжущим действием.