Ведьмина роща

– Кондрат сказал, не виновата ты, что с Оксанкой это, ну… Случилось, в общем, – выдавил Сашка. – Говорит, ты ведьма белая, не черная, зла никому не сделала, только помогаешь.

– Кондрат сказал! – Варвара всплеснула руками. – Своей-то головы нет, все на Кондрата киваешь. Будь она черная, ты бы с постели-то вовсе не встал. Никакая Глаша не черная, к ней вон приходили сегодня, просили порчу наслать – отказалась. И платы не просит за свою волшбу – хорошо хоть согласилась принимать, что люди приносят. Вон сколько нанесли. – Она махнула рукой на кучу свертков, корзин да пакетов.

Глаша вздохнула и снова отложила пряник.

– Чего пригорюнилась, Глашут? – удивилась тетка Варвара. – Это они на первые поры столько приволокли, дальше поскромнее будут.

Глаша равнодушно пожала плечами и посмотрела на брата:

– Что там у Оксанки ребенок? Реанимация-то не приехала еще?

Сашка рукой махнул:

– Да она, кажись, умом тронулась, Оксанка. Мы с Кондратом и ребятами ее все утро уговаривали собираться, чтоб, как только приедут, сразу в город, да дура эта уперлась: не поеду, и все! И эти две кукушки, Ольга да Анька, с ней в голос поют, мол, не принимай помощи от Хожего. Доктор из Огневки тоже ее вразумить пытался, да куда там!

– Дура есть, дурой и помрет, – проворчала Варвара. – Только ребенка жалко, его-то за что мучает.

Сашка подсел к Глаше и наклонился к самому уху:

– Глаш, а ты можешь ребенка этого посмотреть? Вдруг чем помочь можно. Человек все-таки, да и Кондрат его признал, мол, сын.

– Даже не думай! – не поворачиваясь от печи, прикрикнула на него тетка Варвара. – Не поможет она тут ничем, и нечего Глаше сердце бередить!

– Да почему не поможет-то? – рассердился Сашка. – Вон корову безнадежную вылечила, а ребенок-то и того меньше!

– Ребенок не корова, с ним сложно все, – покачала головой Варвара.

– Да тебе-то откуда знать? – фыркнул Сашка.

Мать схватила полотенце и с размаху огрела его по плечу.

– Да оттуда и знать, что с тобой недоношенным к Ефросинье ходила! Она и сказала, что ребенка мать на этот свет приводит, и коль рано вытряхнула, то только сама и сможет дорожку ему показать, чтобы он окончательно-то с того света перешел. А ведьма тут не поможет. Ведьма она может того, кто прочно уже на земле стоит, раньше времени на тот свет не пустить, а чтоб оттуда привести того, кто не готов еще, то нет. Так своему Кондрату и передай. А ты, – она наставила палец на Глашу, – даже не пытайся. И себя погубишь, и делу не поможешь.

– А как им тогда быть? – вздохнула Глаша.

Боялась она на себя ответственность за ребенка чужого брать, да и не знала, чем помочь. Травами его не отпоишь, тут кроме специалистов вряд ли кто поможет. А и отказывать страшно было: Кондрат ее белой ведьмой объявил, так он и передумать может. Но ребенка было действительно жалко, и Глаша хотела хоть советом помочь.

– Известное дело как! – нахмурилась Варвара. – Им уж все это говорят. Привезет Глеб Харитонович реанимацию, пусть едут. Я в свое время только так и спасла дурака этого. – Она кивнула на Сашку и снова отвернулась к печи.

Тот сердито зыркнул на мать и повернулся к Глаше:

– Никак вообще?

Глаша развела руками, поднялась и ушла к себе. Хотелось ей собраться с мыслями, понять и подумать над происходящим, но не дали.

– Глашута, золотко, открой окошко! – послышался за шторой тихий голос.

Глаша дернула занавеску и увидела растрепанного и запыхавшегося пастуха. В пегой бороде запутались трава и цветы, а по морщинистому лицу катился пот.

– Меня Варвара к тебе не пустила, да и сейчас вон погонит. – Старик напряженно оглянулся, приник к окну и заговорил быстрее: – А у меня беда стряслась! Коровы за реку ушли и точнехонько возле рощи твоей стали. Я уж и звал их, и на рожке им играл – стоят, окаянные. Евграф на том берегу раков ловил, подсобить мне пытался, так они его чуть на рога не подняли. Смилуйся над стариком, приведи коровок на наш берег.

– Ах ты прохвост старый! – послышался со стороны двора крик Варвары. – Сказала ж тебе, не принимает сегодня знахарка! Так он в окно полез!

Дед Василий пригнул голову и спрятался за ставню:

– Так я ведь для общего блага-то. Там ведь и твоя Бурка ушла, и Зорюшка…

Они еще препирались, но Глаша не стала слушать, накинула куртку и выскочила из дома. Тетка Варвара охаживала пастуха полотенцем, бранясь на чем свет стоит, тот вился, точно уж, уворачиваясь от ее ударов, оправдывался и нетерпеливо поглядывал в сторону крыльца.

– Ишь, выскочила! – затыкая полотенце за пояс, проворчала тетка Варвара. – А кому со двора уходить дядька запретил?

Глаша уперла руки в бока и сердито посмотрела на тетку:

– Если бы захотел кто другой на тот берег перейти, стала бы я запрет нарушать? Вот верну Буру и Зорьку домой, а там пусть выпорет, если рука поднимется.

– Знаешь ведь, что никто на тебя руку не поднимет. – Варвара вздохнула и, жалостливо сдвинув брови, посмотрела на Глашу. – А как поскользнешься на мосту? Хоть Глеба дождись.

Но Глаша только рукой махнула и повернулась к деду Василию:

– Где коровы-то?

Тот опасливо покосился на Варвару и, пятясь и спотыкаясь о клумбу, заспешил к калитке.