Ведьмина роща

«Чего ты? – Влажная морда ткнулась ей в живот, обдала теплым фырканьем и принялась тереться о локоть. – Сама же спросила».

Глаша отняла руки от лица и увидела перед собой морду Зорьки. Корова большими умными глазами смотрела на нее и кивала в сторону брода.

– Устала просто, – вздохнула Глаша тяжело, выпрямилась и пошла вдоль берега, приглядывая, чтобы коровы не разбредались. Больше заговаривать с ними она не решалась, но на руки свои взгляд то и дело бросала. Узоры на запястьях опять выступили и теперь светились, точно фосфорные; по ладоням, обвивая линию жизни, тянулся тоненький, едва различимый вьюнок. Чем дальше уходила она от рощи, тем бледнее казались узоры. Возле брода они вовсе пропали, и, подстегивая коров, Глаша уже сама сомневалась, были рисунки или только почудились от усталости да от сказок местных. Немного расслабившись, она похлопала Зорьку по боку:

– Не ходите туда больше, дядька Василий переживает.

«Дождемся, пока мост откроешь», – ответила корова и шагнула в воду. Вслед за ней, мотая головами и недовольно фыркая, потянулись остальные, а Глаша опустилась на берег и схватилась за голову. Коровьи копыта вспарывали воду, нарушая ее мерное течение, и река с негодованием обдавала их брызгами и подсовывала под ноги скользкие камни. Коровы испуганно мычали и оглядывались на Глашу, но та голову опустила и не замечала уже ничего. Весь день сплелся в тугой жгут странных совпадений и надуманных страхов, и Глаше начинало казаться, что жгут этот вот-вот обовьется вокруг ее шеи и затянется.

– Глашута, спасибо тебе, милая. – Дядька Василий погладил ее по голове. Дождавшись коров и увидев, что Глаша сама перебраться уже не может, он перешел за ней. – Совсем умаялась?

Глаша грустно кивнула.

– Перенести тебя на закорках? – усмехнулся дед. – Ты, кажись, нетяжелая, сдюжу.

Глаша с благодарностью посмотрела на старика, но покачала головой:

– Я по мосту вернусь, здесь река больно сердитая.

Пастух заволновался:

– Да как же ты одна по мосту-то такая уставшая пойдешь? Да и далёко возвращаться. Не хочешь, чтоб я нес, так посиди чуток, я за кем сбегаю. Глеб Харитоныч уж, верно, приехал.

Глаша поднялась. Ей вдруг до боли захотелось в рощу, так и потянуло ее туда, точно корову за веревку.

– Мне еще в рощу надо. Там отдохну да перейду потихоньку.

Дед Василий еще что-то бормотал, но Глаша не стала слушать, она развернулась и почти бегом бросилась в сторону моста.

Роща была неспокойна. Ветер, до этого тихий и кроткий, яростно трепал березы, точно веники из них наломать силился. Река хмурилась рябью и сердито бросалась на опоры моста. Глаша прильнула к повязанному лентой дереву и закрыла глаза. Тонкий сарафан плохо защищал от холодного, забирающегося под куртку ветра, босоножки, которые она впопыхах и не подумала сменить на кроссовки, пропитались водой и грязью и, точно мрамор, морозили ступни. Давно у нее не было такого утомительного дня, даже здесь, в деревне. Хотелось обернуться кольцом вокруг деревца и уснуть, и только холод да ветер удерживали на ногах.

Глаша прижалась к дереву щекой и крепко обняла его. Сквозь шум ветра она слышала слабый шепот, только слов никак разобрать не могла. Глаша заткнула второе ухо и стала вслушиваться. До нее долетали обрывки слов и протяжные стоны, и чем сильнее она прижималась к стволу, тем больше казалось Глаше, что это шепчет и стонет дерево. Шершавая кора больно впивалась в щеку, но Глаша продолжала слушать. Ей вдруг показалось неимоверно важным услышать, понять, о чем шепчет дерево. Ветер сердито дернул ее за косу, заставляя открыть глаза. Голубая лента, которую вчера она повязала, испуганно цеплялась за обломанный сучок, силясь удержаться. Новый порыв ветра подхватил ее и понес к реке, оставляя на дереве жалкую ниточку. Роща зашумела еще беспокойнее, а Глаша вдруг рассердилась. Оттолкнувшись от дерева, она бросилась ловить ленточку, не видя ничего вокруг себя, и остановилась только тогда, когда услышала скрип калитки.

Она стояла перед обгорелой яблоней возле ведьминой мазанки, запыхавшаяся после бега и окончательно выбившаяся из сил. Лента дрожала на верхушке дерева, яблоня стегала обгоревшими культями веток, путая ленту и норовя дотянуться до незваной гостьи. Глаша попятилась, все еще пытаясь отдышаться и не понимая, с чего вдруг она так бросилась за этой лентой. Можно было привязать другую – какая дереву разница? Но ее точно подстегнула неведомая сила, заставляя сломя голову бежать через скользкий мост да врываться на чужой двор. И теперь она озиралась в поисках палки, которой можно было бы снять ленту.

– Горлица пролетала да в гнездо соколье попала…

Глаша повернула голову и увидела в дверях сухую старуху. Та смотрела на нее выцветшими глазами и шелестела беззубым ртом.

– Здравствуйте, Ефросинья Ильинична, – улыбнулась Глаша, а сердечко так и выскакивало из груди, так и гнало ее прочь. – Простите, что потревожила. Ветер ленту унес да на яблоню вашу закинул.

Старуха растянула сморщенные губы в улыбке:

– Соколиха старая умирать собиралась, да горлица молодая рядом оказалась.