Ведьмина роща

А Глаше и не про ягоды вовсе спросить хочется, другое в глаза узорами бросается, на языке крутится. Да только и правда не время сейчас для таких сказок, река все силы выпила, ягоду и ту жевать тяжко. Съела Глаша горсточку, растянулась на лапнике и уснула в одно мгновение. И не видела, не чуяла, как потянулись по земле узоры травянистые, заструились по запястьям плетеньем тонким, укутал ее лес колдовством, точно одеялом, убаюкал шелестом да журчанием. Затягиваться стали глубокие рваные царапины от когтей да клювов вороньих на лице и руках, засветились ступни изрезанные – все стереть, залечить старается лес древний, да только одни следы никак не смоет: на шее тонкой от рук человеческих.

Недобро сверкнули глаза Хожего, принялись пальцы травы жесткие рвать да в костер бросать, стали губы слова грозные шептать. Потянулись от костра ручьи туманные, растеклись по лесу, через реку к деревне бросились. Не увидать рассвета тем, кто на милую его руку поднял, не радоваться солнцу да лету жаркому. Насилу выдернул он любимую у смерти, но не оставит старуху с пустыми руками, троекратно отплатит.

Захлебнулись волны в реке, затаился ветер в травах, замерла роща, листом не дрогнет, веткой не качнет. Недобрый солнцеворот выдался, богатая жатва у смерти будет.

Глава 18

А за гранью той вековечною,

Где со смертью жизнь перемешана,
Сказка с былью навеки смешаны,
Рощей темной в ночи повенчаны.

– Значит, не сказка это про ведьму и Хожего? – Давно уж проснулась Глаша, да все лежала, на звезды смотрела, спросить не решалась. – Правда это?

– А чем тебе сказка не правда? – усмехнулся Глеб, в костре палкой поворошил, потом поднялся и пересел поближе. – Сложно найти что-то правдивее сказки, Глаша. Не на пустом месте люди сказки сочиняют, жизнь свою описывают, чтобы через сотни лет пронести.

Звезды рассыпались по небу точно ягоды: где погуще, одна на одну, а где совсем редко, точно горка там и все скатывается. Смотрит Глаша на звездную россыпь да думает, столько всего спросить надо, только не знает, с чего начать, а о чем лучше вовсе не спрашивать, не пугаться понапрасну. Сказка-то недобрая выходит, жуткая. Да только и молчать мочи нет.

– Обещал ничего не утаивать, а сам вопросом на вопрос отвечаешь, – вздыхает Глаша да все на небо смотрит, точно у звезд совета спросить хочет.

Молчат звезды, с неба то здесь, то там осыпаются да в лес падают, новые узоры зажигают.

– Не сердись, милая, у всякой сказки присказка должна быть. – Смотрит Глеб на нее, а сам комок света в руках перекатывает. И страшно Глаше, и любопытно, но глаз от неба не отводит.

– Затянулась больно твоя присказка, едва на дно меня не утянула. Невестой Хожего была, да чуть в жены водяному не досталась, – говорит, а самой обидно так становится, что не пришел он за ней. Кота прислал, будто тот защитить бы сумел. Так ли уж любит?

Не удержалась, посмотрела на Глеба да чуть не вскрикнула. Не человек перед ней сидит: глаза черные точно пропасти, скулы заострились, кожа зеленью холодной отливает, а на руках вместо ногтей когти острые. Кабы не узоры растительные, что по всему телу бегут, и вовсе на мертвеца походил бы. Отползла Глаша к краю ложа, села да глядит, глаз отвести не может.

– Страшен я в обличье истинном, Глашенька? – спрашивает Хожий, а сам все смотрит черными пропастями своими, под губами тонкими клыки блестят.

Только невесело глядит, боль такая в глазах, что и подумать страшно. Подался вперед, хочет руку поднять, обнять, к груди прижать ненаглядную свою, да спугнуть боится. Совестно стало Глаше: он ее к жизни вернул, на руках нес, испугать боится, а она от него бежать хочет. Собралась с духом, подвинулась ближе:

– Страшен с непривычки, ну так что ж с того. Те, кто лицом краше, меня через всю деревню гнали, задушили да в реку бросили.

Остро сверкнули глаза черные, оскалились зубы, в один миг сорвался Хожий с места, подхватил ее и к груди прижал:

– Милая моя, ненаглядная! Ты прости меня, коли сможешь! У самого сердце разрывается, только вспомню, как лежала ты предо мною на берегу холодная да безответная. Кабы знал я, что деревенские на такое решатся, ни за что бы тебя не оставил!

А у Глаши, как Хожий к ней бросился, со страху в глазах помутилось, лежит, шевельнуться не может, едва дух переводит, а сама все прислушивается, бьется у него сердце или нет. Только у самой сердечко так колотится, что и слова его расслышать трудно, не то что стук выслушать. Но будто бьется что-то под рубахой, толкает. Живой, значит, не мертвец?

Обнимает ее Хожий, волосы черные перебирает да свет причудливый между прядей вплетает, и успокаивается Глаша, чуть не засыпает в руках могучих, но вовремя себя одергивает. Не спать ей нужно, а правду узнавать. Вздохнула Глаша глубоко, из объятий выбраться силится, только Хожий не пускает.

– Отпусти меня, неудобно лежать.

Усмехается Хожий, рук разжать не спешит: