Ведьмина роща

Надела Глаша кольцо, повернула его один раз – взмыла в небо соколихой белой, помчалась впереди стаи птичьей, второй раз повернула – побежала рысью вперед войска кошачьего. И думать забыла о ранах да порезах, одно на уме, что с милым ее поссорить хотят. В одну минуту домчали до врагов, набросились. Птицы их в небе сбивают, коты на земле доканчивают. Шум да крики над рощей колдовской, не знает пощады ни зверь, ни птица. За детенышей загубленных мстят, за одного троих берут.

А Глаша между небом и землей носится, царя вороньего выцеливает. Он под деревья уйдет – она за ним рысью, он в небо взмоет – она за ним соколихой. Силен ворон, да Глаше сама роща помогает, силами питает. Выбился он из сил, упал на поляну, и она за ним. На землю спустилась, девицей оборотилась, схватила его за шею да не пускает. Видит царь воронов, не совладать ему с Глашей, крылья повесил, взмолился:

– Победила ты меня, ведьма молодая, сильнее самого царя воронова оказалась. Не губи меня, отпусти к своим! Я же за всех коршунов да воронов поклянусь служить тебе верой и правдой да никакого разбою без дозволения твоего не чинить. А в зарок дам перо из моего крыла.

Вырвал ворон перо черное из правого крыла и Глаше протянул. Потом закричал громко, созвал к себе коршунов да воронов, что уцелели в битве, да велел им ведьме новой кланяться. Приняла Глаша перо, рядом с кулончиком смородинным повесила, взяла с соколов да воронов слово ей служить, разбоя не творить – и отпустила с миром. Хоть и болит сердечко о милом, да негоже раскаявшихся губить без пути.

Поднялась стая темная и умчалась прочь за болота. Стали слетаться к Глаше птицы, сползаться звери раненые, и все вылечить молят. Глаша сама из сил выбилась – не то от битвы, не то от злости внезапной, что захлестнула ее. Да только некому больше птиц да зверей вылечить, одна у них надежда да спасение.

Уж затемно всех врачевать закончила, дух едва переводит от усталости. Сидит на полянке заветной, в ручей глядится, косы длинные расчесывает да плачет горько, что коршуны да вороны с Хожим ее поссорили. И думать страшно, как в глаза его черные посмотрит, чем невиновность свою докажет, коли оскорбили его слова птичьи. А Фимка рядом вьется, о ноги ее трется, успокаивает:

– Нечего понапрасну-то слезы лить. Неужто думаешь, Хожий птице бестолковой поверил? Да ей бы и я не поверил, а Хожий, чай, не глупей кота дворового.

Да только сердечко от мысли, что погонит ее милый, так и разрывается. Плачет Глаша, слез унять не может, всю воду в ручье перемутила. Однако слышит – за спиной шаги да шорохи. Замерла, затаилась, только всхлипывает тихонько. Идет Хожий по лесу, деревья перед ним расступаются, кусты раздвигаются. Сидит Глаша, дрожит, как ей быть, не знает – то ли в ноги падать да молить о прощении, то ли прочь бежать от гнева его. Совсем близко Хожий подошел, рядом сел, глядит на нее глазами-пропастями.

– Удивила ты меня, милая, не думал не гадал, что такой решительной да суровой окажешься.

Закрыла Глаша лицо руками, разрыдалась пуще прежнего, уже свет белый ей не мил, и жалеет вообще, что Хожий ее из реки достал да к жизни вернул. А тот будто и не думает сердиться, обнимает ее, успокаивает, в глаза заглянуть пытается:

– О чем же ты горюешь так, Глашенька? Али ранена?

Глаша головой мотает да все плачет.

– Али птиц да зверей так жалко погибших, что сердечко свое изводишь? Не поможешь им слезами, только силы последние понапрасну растратишь.

Принялся он Глаше узоры между прядей заплетать, колдовством своим утешать. Поневоле успокаиваться стала, глаза на милого подняла да смотрит так, что сердце сжимается. Понял Хожий, из-за чего ненаглядная его плакала, прижал ее к себе, гладит, целует:

– Ты о тех словах, что горлица мне принесла, так убиваешься? Напрасно, Глашенька, напрасно, милая. Да неужто я в таких делах птице легкомысленной доверюсь?! Если бы и усомнился, так сам тебя спросить пришел бы.

Не поверил Хожий горлице – говорила та, да ни глаз поднять, ни слов своих повторить не могла, а как расспрашивать стал, так и вовсе прочь улетела. Не понравилось это Хожему, стал в колхоз собираться, видит – за рощей птицы так и вьются. Как к мосту подошел, птицы уж над самой рощей – бьются, воронов да коршунов, подручных ведьмы старой, гонят. И среди них соколиха белая мечется, ворона крупного загоняет. Все птицы окрестные известны Хожему, а эту узнать не может.

Упала птица оземь, рысью оборотилась – понял тогда Хозяин Лесной, что не птица это вовсе, а милая его, принял облик соколиный да к ней полетел. Соколиха ворона гонит, а он рядом летит, беду отвести готов, рысь ворона ловит, а он и тут не отстает, средь листвы крадется, милую свою бережет. А как взяла Глаша с воронов клятву да отпустила, отправился Хожий проследить, чтобы те слова своего не нарушили. Воротился – а тут роща в слезах утопает, царица лесная о словах птицы перепуганной плачет.

Вскинула Глаша голову, глядит на него серьезно:

– Ты зачем меня царицей лесной зовешь?

Улыбнулся Хожий, венок откуда-то достал, на голову ей уложил: