Ведьмина роща

Глаша бросила мокрую косу и подошла к сестре:

– Не плачь, одуванчик, ничего с козой не будет.

Аксютка всхлипнула, размазывая по щекам траву и землю:

– Она ж бестолковая! Еще в болото уйдет, потонет там.

Глаша подняла голову да свистнула, из камышей тут же встрепенулась маленькая птичка:

– Звала, хозяюшка?

Улыбнулась Глаша, руку птичке подставила:

– Здравствуй, птичка-невеличка. Ты козу нашу не видела?

Аксютка, раскрыв рот, глядела на серую пичужку на сестриной руке. А та перышки отряхнула от воды и зачирикала:

– Как же не видеть! Домой она ушла, жарко больно.

Глаша повернулась к сестре:

– Домой коза ушла, надоело ей на солнце жариться. Это нам в воде хорошо, а ей тут каково?

Птичка еще что-то прочирикала и улетела обратно в камыши. Аксютка несколько секунд смотрела ей вслед, потом заливисто рассмеялась:

– Смешная ты, Глаша! Обижалась, что ведьмой зовут, а сама у птицы про козу спрашиваешь! Она, глупая, думала, ты ей крошек хлебных дашь, вот и прилетела.

– Каких крошек? – Глаша с удивлением поглядела на сестру. Неужели не слышала она слов пичужкиных? Или не разобрала ничего?

– Вот чудная! – Аксюта схватила шорты и футболку, стряхнула с них песок и принялась одеваться. – Уже сама, что ли, поверила, что ведьма?

Стоит Глаша, смотрит на сестру да понять не может, чего та смеется. Как тут не поверить, коли сила медовая пьяная прям по пальцам течет, а по коже бледной узоры тянутся? Уж и забыла, как в начале месяца сама над сказкой про ведьму с Хожим смеялась.

– Ты чего стоишь голая? – Аксютка наконец натянула на мокрые плечи футболку и развернулась к сестре. – Хотя лучше позагорай, а то белая, как коза бабушкина. А я пойду ее поищу, может, и правда домой ушла.

Подхватила с земли панаму, на волосы мокрые набросила и побежала к колхозу. Подошла Глаша к воде, разглядывает себя. И правда, белая вся, даже к лицу загар не пристал, хоть целый день на солнце. Отчего так? Помнит Глаша, что всегда бледной целое лето ходила, и мать, в деревню ее отправляя, надеялась, что уж там-то на солнышке загорит непременно. Да вот не красит ее солнце. Может, в том узоры виноваты?

Зашуршала в камышах птичка, зачирикала беспокойно:

– Оденься, Глаша. Не одна на берегу.

Вздрогнула Глаша, в сарафан юркнула. Глядит – у самых камышей стоит по колено в воде парень молодой да смотрит на нее глазами зелеными. А сам точь-в-точь Глеб, только ниже немного и как-то изящнее, да волос черный, кудрявый. Не слышала она, чтобы подходил кто, да и не должно никого здесь быть: деревенские на озеро это не ходят, а колхозные знают, что они купаться ушли, побоялись бы за ведьмой подсматривать. Да и незнакомый парень, неместный. Откуда взялся?

Отступила Глаша от воды, колечко на пальце нащупала и глядит на гостя незваного с подозрением. Был бы кто другой – уже бы улетела, а этот… Отчего он так на Глеба похож?

– Постой, не беги, красавица, – улыбнулся парень, руку к ней протянул. А голос вовсе не Глебов: у Хожего голос сильный да глубокий, а у этого звонкий, переливчатый, точно ручей весенний. – Напугал я тебя?

Осмелела Глаша, косы мокрые на спину откинула.

– Отчего мне тебя бояться? Да только разве дело это – за девушками подглядывать?

Рассмеялся парень, ближе подходит:

– Да как же на красоту такую не глядеть, коли она сама ко мне пришла?!

Рассердилась Глаша, ногою топнула:

– Бессовестный какой! Вышел бы да сказал подобру, что рыбачишь здесь, мы бы и ушли! А ты подсматривать решил!

Зашумел ветер в камышах, побежали по небу белые барашки, а парень стоит, улыбается да щурится хитро:

– Чего же ты сердишься, Глашенька? Благодарить меня должна, что живая ходишь, отпустил я тебя из реки. Знаешь, как жалко было красоту такую брату отдавать!

Нахмурилась Глаша сильнее, попятилась, кольцо на пальце крепче сжала:

– Это Хожий тебе брат?

– Конечно, – кивает парень, совсем близко к берегу подходит, а все воду не покидает. – Он старший, а я младший. Он по лесам да полям рыскает, а я водное царство сторожу да красавиц вот спасаю.

Смотрит Глаша с недоверием, голову набок наклонила, а сама все колечко не выпускает.

– Так ты, выходит, водяной?

Усмехается тот да все смотрит глазами зеленющими.

– Зови водяным, коли нравится. Из твоих уст любое имя приму.

«Ишь, – думает Глаша. – И говорит точь-в-точь как Глеб».

– А отчего мне Хожий про тебя не рассказывал?

Недобро сверкнули глаза зеленые, забегала испуганная рябь по воде, принялась волной на берег бросаться.

– Не любит он меня, оттого и не рассказывал. Не такой он добрый да ласковый, каким тебе казаться хочет, Глаша. Недаром говорят, что сердце у Хожего – камень. Холодный да твердый, ничто его биться да гореть не заставит.

Не понравились Глаше слова водяного, а больше не понравились волны, что едва до ног босых не дотягиваются, точно щупальца какие. Этак схватят да под воду утащат, и крикнуть не успеешь.

– Ты на других-то наговаривать горазд, да только как же тебе верить, коли ты вместо того, чтобы выйти честью да поздороваться, за нами подглядывал?

Отступила Глаша на траву, сандалии ногой нащупать старается да с водяного глаз не сводит.