Ведьмина роща

– Заманил, чтобы от беды удержать. Рассердились люди, что ты своей волею воротиться отказалась, решили поймать и силою здесь оставить.

Отдышалась Глаша, кулончик с листом смородинным сжала в кулаке, силу из рощи зовет, а сама с водяного взгляд не сводит, каждое движение примечает. Непрост водяной, скор да коварен: глазом моргнуть не успеешь – околдует, в реку утащит.

– А ты и опередить их решил, значит? Сам меня изловить! – Вскинула голову, гордо сказать хотела, да голос после ласк его совсем не слушается, дрожит да хрипит. Видит Глаша: не справиться одной, коли силой в воду потащит, надо птиц скли-кать.

– Да что же ты меня за врага держишь, Глашенька? – улыбается водяной, а сам ближе подходит, к реке ее теснит. – Неужто я плохое тебе что сделал? Из реки позволил вернуться, сейчас сам предостеречь пришел. А брат-то одну на деревню отправил, хоть и знает, что люди худое замышляют. Прошлый раз насилу тебя у смерти вырвал, как же мог он тебя снова к людям пустить? Это так он тебя любит?

Горькие слова говорит водяной, по сердцу точно нож катает, да знает Глаша – нельзя верить голосу переливчатому, недоброе замышляет.

– А ты на брата не кивай, за себя ответ держи, – совладала она с голосом.

– Слова мои что ручей горный: прозрачные да чистые, дно разглядеть несложно, – прошептал водяной, а сам крадется, точно кошка. – А у брата на языке одно, а на душе темной и не вызнаешь никогда, что сокрыто. Не пара он тебе, красавица.

Отступает Глаша, чувствует – трава под ногами проседает да чавкает, вода холодная стопы обхватывает, в сторону ступить не дает, в реку тянет. Подняла глаза к небу – кружат коршуны, но высоко больно, а ей шаг один до реки, и водяной замер, точно к прыжку приготовился. Некогда помощь звать – самой спасаться надо. Повернула кольцо на пальце, рысью оборотилась да на водяного как бросится. Отшатнулся тот от неожиданности, руки вскинул, рассыпался росой по берегу, точно и не было его.

А Глаша до домов крайних добежала, огляделась, что нет погони да не видит никто, обернулась обратно собою. Стучит сердечко испуганно, голова кругом идет со страху, да только не время сейчас отдыхать, коли правда люди поймать ее надумали. До тетки с дядькой добраться надо, уж они не выдадут. Шагу ступить не успела, глядь – Сашка крадется вдоль забора. Увидел ее, так и застыл – только что улица пустая была, а тут сестра точно из-под земли выросла. Обрадовалась Глаша брату, бросилась к нему, да вдруг остановилась: не водяной ли братом прики-нулся?

– Ты чего смотришь так? – шикнул Сашка, а сам по сторонам глазами шныряет. – Ладно, гляди как хошь, только тихо. Давай быстро огородами до нас, на улице Ванька с Антипом стерегут.

– Может, берегом лучше? – спросила Глаша, а сама всматривается в глаза братовы да ждет, что ответит. Водяной всегда на берег манить будет.

– Не лучше, силки там стоят. Пойдем скорей или улетай прочь, пока не заметил никто, нельзя тут стоять.

«Сашка, не водяной», – выдохнула Глаша и руку брату протянула.

Тише кошки через огороды пробирались, вороны, их завидев, шуму не поднимали, коршуны с неба следили, чтоб не шел никто чужой. Только перелезли через забор – дядька Трофим в ворота заходит, веревок моток несет. Увидел, нахмурился, на веревку головой кивнул:

– Узнаю, кто силки поставил, руки поотрываю!

А сам дверь приоткрыл да машет Глаше, мол, входи скорей.

Рады Глаше Яхонтовы, да неспокойно у них. Вчера Сашке опять досталось за сестру-ведьму, приходил Антип, уговаривал его привести сестру из колхоза, а как Сашка отказался, бросился с кулаками – хорошо, Кондрат мимо шел, прогнал его. Кондрат хоть и ослеп, да силы-то словно больше стало: целыми днями работает, усталости не знает, а вечерами Яхонтовым забор да сарай чинить помогает. И слышит чутко так, точно сова. Пытался Антип с ним совладать – не сумел, Кондрат все изворачивался да кулаком дотянуться старался, Антип со второго кулака быстро охоту драться-то и потерял.

Дядька Трофим со спиной мается, надорвал, пока доски ворочал, Егор вчера руку обжег так, что температура поднялась. А Глеба нет нигде, обычно только рассвело, он и ходит по деревне, а тут уж десятый час, а он не идет.

Знает Глаша, отчего Глеб не идет, сама уговаривала утром. Они как с рассветом к бабке вернулись, там мужики из Огневки дожидаются, увидели Глеба, в ноги ему повалились, спаси, говорят, добрый человек. Их врач, Сергей Ефимыч, давеча с бреднем ходил да ногу пропорол. Вроде и обработал, а загноилась, к ночи и вовсе жар сильный сделался. Его спрашивают, какой укол поставить, а он и не понимает уж, чего от него хотят, гонит всех, спать, говорит, не мешайте. Как есть помрет, ежели не сделать что надобно, да знать бы, что делать-то! Собрались в город везти, но боятся, не доедет. Вспомнил кто-то, что в Ведьминой роще врач на практике да ведьма молодая, сильная, собрались среди ночи, приехали, а деревенские говорят, в колхозе они ночуют. Так огневские прямо через мост туда и бросились.

– И не побоялись через мост-то идти? Деревенские ведь не ходят, – удивился Глеб.