Ведьмы из Варбойс. Хроники судебного процесса

В пятницу, 9 февраля 1592 [т. е. 1593 г.], мисс Джоан, старшая дочь господина Трокмортона, как обычно, впала в припадок и жаловалась на сильную боль в ногах, которой страдала последние девять или десять недель, пока проживала в Тичмершской роще у своего дяди Гилберта Пикеринга. После возвращения домой к сестрам ее ногам стало намного хуже, и на протяжении двух недель до сего дня они так ныли и болели, что она не могла ни ходить, ни сидеть, но только лежать у себя на кровати или на подушках у очага. Весь тот день она оставалась в припадке, а к вечеру ее посетил Дух, с которым она, как обычно, беседовала очень фамильярно и в исключительно презрительной манере осведомилась, откуда он явился и какие известия принес. Он ответил, что не скажет, откуда прибыл, но доставил новость, что у нее вскоре случится острый припадок и прихватит ее хуже, чем когда-либо прежде. И сообщил, что теперь, находясь в припадке, она будет сохранять ясную память и все чувства. Она ответила, что он ее не страшит и не заботит, потому что БОГ, как она выразилась, на ее стороне и защитит от него. Потом Дух покинул ее без лишних разговоров, и она провела большую часть вечера в припадке, пока не отправилась в кровать.

* * *

На следующий день, в субботу 10 февраля [1593 г.] после полудня (ибо слишком долго рассказывать про каждый конкретный час, хотя почти каждый час происходило что-то подобное), когда мисс Джоан, стоная в недуге, лежала у очага, у нее вдруг пошла носом кровь и шла очень сильно, чему она удивилась (поскольку все поняла), сказав: «Я молю бога послать мне добрую весть после случившегося, ведь это странно для меня – кровоточить. Я уже семь лет не кровоточила так». Сильно испачкав кровью носовой платок, она потребовала бросить его в огонь: «И сжечь ведьму! Это недоброе кровотечение, я знаю». Потом она некоторое время беседовала сама с собой, так что казалось, Дух вошел в нее. Она говорила, улыбаясь сама себе и метая взгляды: «Что это, ради Бога, что это такое кувыркается ко мне? Кувыркается, как игровой мяч, своим старым дамским ворсистым чепчиком напоминает какую-то марионетку».

«Умоляю, как твое имя?» – спросила. Он ответил (как показалось), что его зовут Блю. Тут же она спросила, кто же его Дама, но снова ответила сама: «Добро пожаловать, господин Блю, я никогда тебя раньше не видела. Я думаю, мой нос кровоточил не зря, какую новость ты принес?» Он опять ответил.

«Ты говоришь, что со мной будет хуже, чем когда-либо? – спросила она. – А? Чего? (Потому что она иногда, чуть склонив голову к земле, повторяла слова после Духа, как делали все они, когда общались с ними). У меня теперь будут такие припадки, что я буду слышать, видеть и всех узнавать? Это действительно новый фокус! Кажется, ни с одной из моих сестер такого не было. Но мне нет дела, как глубока мерзость твоих злодеяний! Как только ты поступишь подобным образом, тебе настанет конец!» Таковы были в точности ее слова.

Затем она некоторое время молчала, но, казалось, слушала, что говорил Дух, а потом позвала Агнес Сэмуэл и спросила, где она, добавив, что ей предоставлено слишком много свободы, и что за ней стоит следить строже.

И далее: «Недавно она была на кухне, беседуя со своими духами (как сообщил ей господин Блю), и упрашивала его не позволять мне столько тяжких припадков, когда я могу говорить, слушать и всех узнавать. Но он ответил, что будет мучить меня таким образом и не прекратит до тех пор, пока не доведет свою Даму (имелась в виду Агнес Сэмуэл) до ее конца. Так что ты, – сказала ей мисс Джоан (поскольку та уже была призвана на место рядом с ней), – сплела волшебную нить: твои бесы (как теперь она их называла) больше тебе не подчиняются; и нам не станет лучше, покуда тебя и твою мать не повесят».

Стоявшая рядом и слышавшая все девушка призналась, что действительно была на кухне, и одна, но отвергла, что общалась с какими-то духами и вообще знает о подобных вещах что-либо. Мисс Джоан, услышав ответ, приказала ей не отрицать [очевидное], поскольку именно так точно и было, и добавила, что полагает, та знает, что духи не будут ей лгать.

Вскоре она очнулась от припадка и очень жаловалась на боль в ногах. Немедля ее спросили, где она была и что говорила. Она ответила, что спала и совсем не знает, каким чудесным образом носовой платок в ее руке стал таким окровавленным: «Ведь сейчас ничего нет. А значит, не было никакого кровотечения. Наверно, кто-то другой взял у меня платок, испачкал кровью, а потом вернул. Ведь этот носовой платок именно такой, как у меня!» И много другого подобного говорила.